Следствие поручено мне

Егерский дом его стоит в распадке, на узком пространстве междуречья. Со всех сторон его окружают старые сопки, они высятся по берегам речек, лишенных в названии всякой поэзии и таинственности: одна называется Третья-седьмая, другая Четвертая-седьмая. Лесорубы и таксаторы не напрягали своего воображения и, убедившись, что в этом месте с хребта стекает в долину сразу семь речек, дали им по порядку номеров и имена.

Прошло много лет, выросли на месте старых вырубок молодые кедры и ели, а названия речек так и не сменились: никому до этого нет дела.

В доме егеря Василия Колядина раньше жил пасечник с женой. Мужик хозяйственный, он дом и омшаник выстроил крепко, благо, лес под рукой. На узкой елани посадил сад из слив, смородины и груш, раскорчевал участок под огород, выстроил добрую баню с полками, с парным окошком, но трудом своих рук не попользовался: укушенный энцефалитным клещом, заболел и вскоре умер. Вдова не захотела коротать свои дни в диком захолустье, уехала в город. Новый молодой пасечник тоже тут долго не задержался; не имея опыта своего предшественника, он растерялся. Когда после обильных дождей речки вспухли, как на дрожжах, и затопили медоносные луговины, пчелы гибли, сбора не стало. И пчеловод, проклиная все на свете, убрался восвояси.

Больше здесь никто селиться не захотел, и дом продали охотничьему хозяйству.

Дорога к бывшей пасеке постепенно зарастала, гру-вовые машины уже не могли пройти, и только трактор да вездеход прорывались иногда через гремучие речки, болотины и густые заросли. Охотники поначалу повалили густо, хвалили эти места, но, распугав зверя, дальше в горы тоже ходить отказались: они и до егерского-то дома добирались с трудом.

Конечно, этот дом не всегда пустовал. Без дороги, откуда-нибудь с крутой сопки, приходили к егерю охотники из окрестных деревень. Простые мужики, неторопливые на речь, они появлялись обычно под вечер, а то и затемно, ставили в угол потрепанное ружьецо тульского образца серийного выпуска, а на полу в сенях сваливали пару зайцев, десяток белок и рябчиков. Собака их, какая-нибудь вислоухая дворняга, никогда не лезла в дом без приглашения.

За кружкой крепкого таежного чаю Василий Никифорович советовался с этими мужиками, что делать с садом, одичавшим без правильного ухода, а также решал другие хозяйственные вопросы, касающиеся работы по дому. Охотники эти знали, когда, где и в каком числе прошли кабаны по егерскому участку, почему откочевал изюбр за перевал, много ли козы возле полей. Их таежный опыт позволял егерю вести учет в своем угодье и ставить верные прогнозы сезонной миграции зверя.

Бывали у него и новички — совсем молодые охотники, скорее даже юные туристы. На их новых зеленых курточках, позванивая, висели различные причиндалы: экстракторы, пищики, обжимки… У патронташа красовался нож, похожий на саблю янычара, — такие продавали под расписку в «Заготпушнине». А в рюкзаках этих следопытов кроме солидного запаса консервированной провизии находились наставления по снаряжению патронов и руководства по добыче дичи. — от стрельбы по бекасам до ловли тигра голыми руками. Эти драгоценные книги они читывали при свете керосиновой лампы до поздней ночи, а утром, проспав зорьку, спешили по следу зайца с пулевыми зарядами в ружье — на случай: а вдруг из чащи выскочит медведь. Снабженные компасом и планом местности, они все-таки нередко блуждали по тайге, и егерю приходилось бросать недоваренный ужин и искать такого «медвежатника» где-нибудь в рощице или в распадке, возле своего дома, где тот сидел под кедром окоченевший, не умея развести костра.

Приезжали в дом егеря иногда и шумные ватаги из города — на вездеходе, под праздники. Сразу по приезде они выгружали на стол бутылки с водкой, коньяком, связки разных колбас — и начинался пир. Тут за чаркой рассказывались такие потрясающие охотничьи истории, что видавший виды егерь только посмеивался. Когда запасы горячих напитков и провизии иссякали, ближайшие сопки оглашались шумным лаем породистых собак и выстрелами по пустым бутылкам и воронам. После этого компания снималась и больше в сезон охоты не показывалась.

Это развлечение городских охотников было не таким уж и безобидным. Василий Никифорович знал, что местные маклаки-браконьеры старались попользоваться таким благоприятным для них случаем. Обнаружив след вездехода или услышав шум его мотора, маклак радостно потирал руки и хватал готовый к походу мешок и ружье «с вкладышем» — подогнанным по калибру нарезным стволом. На вершине хребта, неподалеку от веселой компании, он затаивался до начала победной канонады. Зверь, конечно, — уходил подальше от беспокойных гостей и попадал под разбойничий выстрел.