Преступление его было очень странное. Преступление это, как он сам рассказывал Нехлюдову, было делом не его, Макара, а
– И сам я не знаю, зачем я топор взял, – рассказывал он. – «Возьми, говорит, топор», я и взял. Сели, поехали. Едем, ничего. Я и забыл было про топор. Только стали подъезжать к селу, – верст шесть осталось. С проселка на большак дорога в гору пошла. Слез я, иду за санями, а он шепчет: «Ты что же думаешь? Въедешь в гору, по большаку народ, а там деревня. Увезет он деньги; делать, так теперь, – ждать нечего». Нагнулся я к саням, будто поправляю солому, а топорище точно само в руки вскочило. Оглянулся он. «Чего ты?» говорит. Взмахнул я топором, хотел долбонуть, а он, человек стремой, соскочил с саней, ухватил меня за руки. «Что ты, говорит, злодей, делаешь?..» Повалил меня на снег, и не стал я бороться, сам дался. Связал он мне руки кушаком, швырнул в сани. Повез прямо в стан. Посадили в замок. Судили. Общество дало одобрение, что человек хороший, и худого ничего не заметно. Хозяева, у кого жил, тоже одобрили. Да аблаката нанять не на что было, – говорил Макар, – и потому присудили к четырем годам[571]
.В Макаре Девкине очевидна отсылка к Макару Девушкину Достоевского[572]
, а его покушение на убийство также возвращает нас через сюжет отцеубийства в «Записках из Мертвого дома» к 14-й главе «Отрочества» («Затмение») и к крестьянскому парню, убивающему топором спящего отца просто «из любопытства» и «временного отсутствия мысли». В «Воскресении» тот же крестьянин-убийца Макар Девкин, теперь арестант, рискует жизнью, чтобы сообщить Нехлюдову о сговоре о смене фамилий между закоренелым преступником, идущим в каторгу, и впервые осужденным арестантом, отправленным на поселение, чей приговор намного легче. В нравственной системе романа Макар Девкин олицетворяет естественно доброго, но слабого человека, способного на страшные поступки, но также, в других обстоятельствах и в другом состоянии, на поступки героические. Назвав своего героя в честь Макара Девушкина, Толстой вполне оправданно видит в раннем персонаже Достоевского скрытый потенциал самоутверждения, возможного даже в каком-то криминальном проявлении. Макар Девушкин – человек, а не святой, и ничто человеческое ему не чуждо; так один русский поклонник Гёте (Толстой) точно проникает вглубь и постигает искусство другого (Достоевского). Подтверждая эту мысль, следующий абзац в 10-й главе «Воскресения» звучит так: «И вот теперь этот человек, желая спасти земляка, зная, что он этими словами рискует жизнью, всё-таки передал Нехлюдову арестантскую тайну, за что, – если бы только узнали, что он сделал это, – непременно бы задушили его»[573].Макар похож на Нехлюдова, о котором сказано: «В Нехлюдове, как и во всех людях, было два человека. Один – духовный, ищущий блага себе только такого, которое было бы благо и других людей, и другой – животный человек, ищущий блага только себе и для этого блага готовый пожертвовать благом всего мира»[574]
.