Как же они не видят всего, что происходит? Те, кто сейчас одобряет жестокость Фиделя, совсем недавно сопротивлялись жестокости Батисты. Неужели они поддерживают Фиделя только потому, что ненавидят нас? Потому что они хотели жить так, как жили мы? Неужели они верят, что Фидель – эдакий Робин Гуд, который забирает деньги у богатых и раздает их бедным? Что начнется, когда все деньги будут вывезены из Гаваны? Остановится ли он или продолжит грабить?
Служба в армии под началом Батисты является основанием для смертного приговора. Что еще Фидель придумает себе в оправдание, чтобы продолжать уничтожать своих противников?
Когда я вхожу в столовую, то вижу сестер, которые молча едят, сидя за обеденным столом, привезенным из Парижа.
– Где Беатрис? – спрашиваю я, заметив, что ее место пустует.
Изабель хмурит брови.
– Я не знаю, она уже ушла, когда я проснулась. Ты чувствуешь себя лучше?
Неужели она что-то подозревает?
– Да, спасибо.
Я смотрю на кольцо со сверкающим бриллиантом на ее пальце и вспоминаю о кольце, спрятанном в моей комнате, надеть которое у меня не хватает смелости. Я хочу все им рассказать. Я хочу с ними поделиться, но мне страшно. Я боюсь, что разобью им сердце, что семья отречется от меня за мое предательство. Мне страшно. Пабло погиб, сражаясь на стороне злых сил, которые сейчас разрушают нашу страну, которые бросили в тюрьму нашего отца, которые избивали его и обращались с ним хуже, чем со скотом. И которые еще могут вернуться, чтобы убить его. Пабло сражался на стороне тех, кто сейчас превратил убийства в кровавое развлечение.
Как я могу им признаться?
– Изабель, Элиза… Беатрис… – Магда вбегает в комнату, в глазах ее слезы, а голос дрожит.
Она падает на пол, и при виде ее меня сковывает страх. Изабель подходит к ней первой, берет за руки и поднимает.
– Что случилось? Что случилось?
Низкий, пронзительный звук вырывается из груди Магды, и мой мир рушится.
– Где Беатрис? – спрашиваю я, и мой голос звучит спокойно, несмотря на охвативший меня ужас. Возможно, я просто уже начала привыкать к насилию. Может быть, Беатрис снова пошла в Ла-Кабанью? Может быть, она сейчас в тюрьме?
Магда делает глубокий вдох, ее трясет.
– Она снаружи. Она. . она нашла его. – Рыдание срывается с ее губ.
– Кого его? – спокойно спрашивает Изабель.
Не дожидаясь ответа, я выбегаю во двор и бегу к главным воротам. Перед домом начинает собираться толпа – садовники, прислуга – кто-то зовет меня по имени, но я могу думать только о Беатрис…
Мои шаги замедляются.
Она сидит на дорожке, посыпанной гравием. Подол ее платья – одного из тех, что мы купили совсем недавно, когда мир наш был прежним, – касается земли. Если бы не окружающая обстановка, она выглядела бы как дебютантка, позирующая для светской фотографии. Если бы ее платье, ее руки и тело, лежащие у нее на коленях, не были испачканы кровью.
Я поняла все в тот момент, когда она посмотрела на меня.
У меня подкашиваются ноги, и я опускаюсь на землю рядом с ней. По щекам текут слезы – я понимаю, что плачу, но я не чувствую этого. Я словно оторвалась от своего тела, покинула его и улетела к небу. И сейчас я оттуда гляжу на всех нас и молюсь за спасение наших душ.
– Они его выбросили, – бормочет Беатрис. Я беру ее за руку. – Перед воротами. Мимо проезжала машина, потом она остановилась, – слезы текут по ее лицу. – Дверь открылась, и я увидела его – он такой тощий, правда? Должно быть, он давно ничего не ел. – Ее пальцы дрожат, когда она гладит лицо, так похожее на ее собственное. – Когда он упал на землю, он был уже мертв. Я пыталась…
Я смотрю на Беатрис, потому что смотреть вниз, на брата, у меня просто нет сил.
Толпа вокруг нас растет, слуги кричат, Изабель и Магда плачут. Наши родители и Мария не должны этого видеть.
Взгляд Беатрис встречается с моим, я вижу в нем стальной блеск.
– Когда-нибудь они заплатят, – клянется она.
– Да, так и будет.
Я смотрю в глаза мертвого брата.
Глава 26
Когда с моей головы сняли мешок и я смогла осмотреться, то поняла, что оказалась в серой невзрачной комнате. Она выглядела так, словно в ней никто не живет. В центре стояли два кресла, в углу – стол с включенной настольной лампой, желтым светом освещавшей помещение, в другом углу – старый диван. На грязном полу лежал вытертый ковер.
Мои руки не были связаны.
Передо мной стоял тот самый человек, который схватил меня на улице. Лишь только я открыла рот, чтобы попросить его не причинять мне вреда и узнать что-нибудь о Луисе, он вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь. Я осталась одна.
Что они собираются делать со мной? Допросить? Изнасиловать? Убить? Как долго они могут держать меня здесь? Узнает ли кто-нибудь, что со мной случилось?
По моему лицу катится слеза. Потом еще одна.
Дверь открывается.