Следы помады. Тайная история XX века

Ничто не связывает меня с окружающими, мир возник 24 сентября 1934. мне восемнадцать лет, прекрасный возраст исправительных учреждений и садизма, окончательно заменившего бога, красота человека заключается в его уничтожении, я — сон, которому так нравится сновидец, все действия трусливы из-за оправданий, я не сделал ничего, постоянный поиск небытия — это не что иное, как наша жизнь, декарт равноценен садовнику, существует лишь один возможный ход: я — и разносчик бубонов, и сама чума, всё, ведущее к забвению, прекрасно: самоубийство, смертная казнь, наркотики, алкоголизм, безумие, но мы также искореним носителей униформы, девушек, которые в пятнадцать лет ещё девственницы, людей с блестящей репутацией и их тюрьмы, если мы — те немногие, которые готовы поставить всё на кон, то это потому, что мы знаем, что нам нечего терять в случае проигрыша, любить или не любить его или её — всё одно и то же¹⁷.

ЛИ видел себя молодёжным движением — средний возраст его участников в 1953 году был где-то в районе 21 года, — но не массовым движением с отделениями и членскими билетами, как Молодёжный фронт Изу. Оно являлось символичным, даже для них самих — или только для них самих, так как на ЛИ больше никто не обращал внимания. В качестве молодёжного движения ЛИ был временным микросообществом, образованным из рефлексий об ущербном будущем и эха воображаемого прошлого. Кое-что было общим местом: обещания мира с повседневным технологическим мастерством, бытовыми удобствами и досуговыми приспособлениями, которые нетрудно увидеть в рекламе того времени, и то, что ЛИ называл «обезвреженными бомбами» и «затуплёнными ножами» дада и сюрреализма, которые нетрудно обнаружить под «тридцатилетним слоем праха»¹⁸. Но остальное в основном исходило от Дебора, который возводил символизм группы из фраз и изображений, вырезанных из своего контекста, фрагментов паззла, разбросанных на столе, чтобы найти, к чему они могут относиться, чтобы превратить их в метафоры или позабыть. По шаблону Дебора ЛИ, временное микросообщество, был также и сеансом, разговором между предзнаменованиями и призраками, Дебор разработал этот сеанс так же, как он будет разрабатывать свои “Mémoires”. Он открыл для ЛИ путь в будущее со «Счастьем — новой идеей в Европе», он перекрыл дорогу, повернув группу на самое себя, другой строчкой, несколькими словами из преждевременного реквиема, — непорочной сентиментальностью, отражённой на лице Сен-Жюста или вырвавшейся у него изо рта: «Бернар, Бернар, цветение юности не продлится вечно»¹⁹.

Возникающая снова и снова в мемуарах ЛИ всегда без отсылки к источнику, впервые эта фраза появляется в № 16 “Potlatch” от 26 января 1955 года в статье Дебора «Воспитательное значение», являющейся подвергнутым détournement диалогом неназванных авторов. Двумя выпусками позже фраза была приписана выдающемуся французскому проповеднику Жаку Бенину Боссюэ (1627–1704), который писал элегии на смерть давно умерших святых, словно он присутствовал на их похоронах. Эта была посвящена святому Бернару — Бернару Клервоскому, который в 1146 году объявил о начале Второго крестового похода. «Мы не пойдём в этот поход», — написала Бернштейн в романе «Ночь» в 1961 году, когда они с Дебором жили в Клервоском тупике в квартале Маре, а Дебор также мог ответить на 800-летний призыв в “In girum”: «Быть может, мы могли бы быть чуть менее безжалостными, если бы нашли себе какое-то уже существующее дело, которое могли бы счесть достойным для приложения к нему наших сил? Но такого дела не существовало. Мы сами должны были определить то единственное дело, которое нам стоило поддержать, и сами должны были заняться им»²⁰.