Следы помады. Тайная история XX века

Голос “Potlatch” — это голос маленькой группы безвестных людей, цепляющихся за кусочки и ошмётки былых мгновений освобождения, за осколки того будущего, которое могло бы случиться, а так как его никогда не было, оно всё-таки могло бы произойти — неважно насколько стары слова, ЛИ по-прежнему мог быть первопроходцем в новую жизнь. Оригинальность не была важна — важна была идеология творчества в обществе, обречённом на подавление творчества, и в такой ситуации détournement являлся основой свободы. Не было ничего нового под солнцем; это означало, что материалы для преобразования уже существовали, они были везде и на каждом шагу, в сегодняшних газетах, в старых книгах, и поэтому голос “Potlatch” сбивчив и всемогущ, сатиричен и сентиментален, полуночная тайна, раскрытая как полуденный крик, голос, ссылающийся на самого себя в рамках глобальной системы координат. Легенда и факт превращаются друг в друга, миф становится обыденностью и наоборот; суждения обо всём на свете высказываются в манере прописной истины, выходящей за грань здравого смысла. При определённом взгляде можно почувствовать дразнящий, неистовый импульс, импульс сна на пороге пробуждения — самое бурное словоизлияние кажется рассудительным, самый осмысленный аргумент воспринимается демагогией, и когда присматриваешься к именам под манифестом, вопросы напрашиваются сами собой: кто все эти люди? Разве они не знают, что то, что они говорят, похоже на шутку? Если они это уже понимают, то зачем говорят?

Авторы предлагают мир, который они отвергают, — мир, который почти всякий человек за пределами ЛИ воспринимает как одновременно прошлое и будущее. Авторы предлагают мир, в который они верят, но этот мир недостижим — ни тогда, ни сейчас. Как написано в “Potlatch”, таким же является мир, принимаемый за данность. Мимолётность, присущая последующим сочинениям Дебора, его хилиастическая безмятежность очевидны уже здесь: голос, доносящийся из мира, который некто мог захотеть сотворить и затем жить в нём, но это и голос безумного профессора из шпионского триллера Эрика Эмблера «Причина для тревоги».

Первая полоса “Potlatch”, № 5, 20 июля 1954

ЛИ предлагает «…новую идею в Европе», старый профессор классической механики Болонского университета до того, как фашисты Муссолини изгнали его, предлагает свой неопубликованный шедевр, сотни страниц завитков, лиц, школьных формул. Снятый с должности профессор открыл доказательство вечного двигателя; так и ЛИ. «Праздность является истинно революционным вопросом», — говорит ЛИ громко вслух, но никто не слышит. «Кубический корень из восьми, — шепчет профессор, — это Бог».

Мир

Мир, который ЛИ отрицал, был во всей полноте отражён на страницах “Internationale situationniste”. Подобно разрыву между голосом “Potlatch” и его носителями, идея счастья, открытая ЛИ, с годами доказывает бесконечную несоразмерность конечному агенту: обществу в том виде, в каком оно повсеместно утвердилось. Так с 1958 по 1969 год СИ разрабатывал неопровержимый анализ общества потребительского спектакля («Замысел разрушения мира>М, — написал Дебор в 1972 году, когда он окончательно распустил то, что осталось от его группы), и сегодня двенадцать номеров ситуационистского журнала выглядят западной версией «Порабощённого разума» со всей его усталостью и обречённостью, сменившимися ощущением неминуемого взрыва, «взрыва, — как однажды СИ выразился об искусстве 1910 и 1920-х годов, — которого никогда не случилось»⁶⁸.

Сочинения СИ по двум аспектам можно назвать западной версией описания Чеславом Милошем капитуляции польской интеллигенции перед сталинизмом: потому что они написаны на Западе и фокусируются на тамошней ситуации, а также потому, что описанное СИ оказалось вестерном, ковбойской мелодрамой, поставленной в соборе, — теперь являющемся готическим, где хозяйничал Бог и где стоял его трупный запах, соборе, разрушенном и заново отстроенном с фундамента. «Наша позиция похожа на позицию бойцов между двумя мирами, — говорил Ванейгем на конференции СИ в 1961 году, — один мир мы не признаём, а другой ещё не существует. Нам необходимо ускорить столкновение. Чтобы приблизить конец света, катастрофу, в которой ситуационисты узнают своих»⁶⁹. Изменив одно-два слова, Ванейгем цитировал папского военачальника, приказавшего уничтожить катаров, и в этой цитате СИ занимал место Бога, но это был всего лишь détournement: «Любой знак или слово… подходит для того, чтобы быть превращённым в нечто иное, даже в полную свою противоположность».