Чтобы писать о СИ, следует использовать такие лозунги или броские фразы, как «товарно-зрительская экономика», — и поступать так сейчас значит ослабить понимание ситуационистами мира, который они обещали уничтожить, понимание, кажущееся таким очевидным при чтении сочинений, написанных ими в своё время. В центре статей об Уоттсе или об убежищах на случай ядерной войны аргументы облечены в броню фактов и щепетильного исследования, истории и социологии, но вооружены эти аргументы заповедями поэзии — поэзии с заголовками вроде «Геополитика спячки», поэзии, оркеструемой рекламой компании по устройству противорадиационных убежищ “Peace о’ Mind”. В то время как символизм убежища расширяется до столицы Бразилии, защищающей саму себя от остальной страны, или до спонсируемой государством безалкогольной дискотеки, предохраняющей своих организаторов от самих себя, то в конечном счёте не остаётся никакого обычного аргумента, лишь безостановочная реконтекстуализация всего, что может затронуть аргумент. Анализ неопровержим не потому, что он правдив, — он более чем спорный, потому что недостоверный, — но потому, что он так здорово использует частный язык для искажения общественного мира; вся негативная истина этого мира всегда может быть застигнута в повседневном мгновении.
Бернштейн застигла это во «Всей королевской коннице», послав свою рассказчицу Женевьеву в кино:
В полдень у меня образовалось свободное время. На счастье, в кинотеатре на моей улице показывали вестерн, такой старый, что, я была уверена, он не может быть плохим. За умеренную плату я стала свидетельницей наводнения в Китае, успешной и закончившейся без потерь армейской операции против отсталых террористов, прятавшихся в лесной чаще и всеми отверженных, президентской инаугурации и международного спортивного турнира. Затем улыбка пасты «Колгейт» перенесла нас в настоящее кино; лев прорычал с экрана, и герой-ковбой за девяносто минут снискал свою героиню70
.Уклон последнего предложения неумолим: отчуждённая потребительница образов вовлекается в спектакль как участница войны против себя, войны, которую она проиграет, идентифицируя себя с врагом, проглотив его образы и потребив саму себя.
Плохой мир был показан хорошим — если бы не бессодержательная ирония авторского тона, отрывок был бы безупречен. Но плохой мир не был безупречным. «Потребители сами становятся зрелищными, так же как и любые объекты потребления, — писали ситуационисты в “Геополитике спячки”, — с совершенно овеществлённым персонажем, занимающим место в витрине, подобно желаемому образу овеществления»; «внутренним дефектом системы» была «её невозможность окончательно овеществлять людей»71
. Ты можешь занять своё место в витрине, но там ты не будешь дома. Поэтому плохой мир был полон трещин — и именно об этом СИ лучше всего поведал в статье «Мир, о котором мы говорим», собравшей газетные заметки, свидетельствующие, что кроме всего прочего, спектакль участия действительно был «Технологией разобщения».В современном обществе вся совокупность технологических достижений — главным образом тех, что способствуют так называемой коммуникации, — направлена на достижение максимального пассивного разобщения индивидуумов, на их контроль посредством
Если вы фанатик телевидения, то вам захочется узнать о самом необычном телевизоре в мире — потому что он может сопровождать вас везде. Он изобретён американской корпорацией “Hughes Aircraft” и предназначен для ношения на голове. Он весит 950 граммов, вы надеваете его подобно шлему пилота или наушникам телефонного оператора. Он имеет крохотный пластиковый экран, похожий на монокль, держащийся на стержне на расстоянии 4 см от глаза… Картинку можно смотреть только одним глазом. С другой стороны, производители обещают, что вторым глазом вы сможете видеть всё вокруг, даже заниматься ручной работой или писать (“Journal du Dimanche”, 29 июля 1962).
Конфликты на угольных шахтах были окончательно разрешены, и работа возобновится в следующую пятницу. Вероятно, ощущением причастности к обсуждению можно объяснить практически непоколебимое спокойствие, воцарившееся на рабочих местах и в шахтёрских посёлках на протяжении этих тридцати четырёх дней. Телевидение и транзисторное радиосообщение поддерживали прямую и бесперебойную связь между лидерами и их сторонниками — и в то же время заставляли их идти домой в решающие часы, в то время как раньше они собирались на профсоюзные собрания (“Le Monde”, 5 апреля 1963).