Следы помады. Тайная история XX века

— Оставить вокзалы как есть. Их скорее трогательное уродство хорошо вписывается в атмосферу путешествия, составляющую то малое достоинство, которым обладают эти здания. Жиль Ж. Вольман потребовал полного замалчивания или фальсификации всей информации, касающейся отправлений поездов (пункты назначения, расписание и т. д.). Это поспособствует dérive. После бурных обсуждений оппоненты сдались, и проект был принят без возражений. Усилить звуковую атмосферу станций посредством проигрывания записей с других вокзалов, а также некоторых портов.

— Отмена кладбищ. Полное уничтожение трупов и воспоминаний подобного рода: не останется ни праха, ни следа. (Обратить внимание на реакционную пропаганду, которая благодаря наиболее автоматической ассоциации идей представляет собой отвратительный пережиток прошлого отчуждения. Можем ли мы увидеть кладбище, не думая о Мориаке, о Жиде, о Эдгаре Форе?) — Упразднение музеев и распределение шедевров по кабакам (работы Филиппа де Шампаня — в арабские кафе на рю Ксавье-Прива; «Посвящение» Давида — в “Tonneau” на рю Монтань-Женевьев)

— Неограниченный и свободный доступ в тюрьмы для всех. Позволить людям использовать их в туристических целях. Никаких различий между посетителями и заключёнными. (Для пущего юмора жизни проводить ежемесячные лотереи, когда посетители могут быть арестованы и получить фиктивный приговор.)

В «О роли письма», также опубликованной в № 23 “Potlatch”, ЛИ уже предлагал «подрывную деятельность» на некоторых улицах путём рисования граффити, предназначенных специально для этих мест («Если мы не умрём здесь, то пойдём ли мы дальше?» для рю Саваж; «Поверь на слово» для рю Ломонд); это подтверждало возможность создания общественного замешательства посредством détournement надписей на статуях и памятниках. Это предполагало конец «дебилизации общества» разного рода уличными названиями, провозглашая стирание всех указателей, прославляющих «муниципальных чиновников, героев Сопротивления, имена Эмиль и Эдуард (55 улиц в Париже)… и в целом все омерзительные названия (например, рю де Л’Эванжиль[146])», и —

«Что в этом интересно, — сказал мой друг, прочитав директивы ЛИ, — это что половина осталась несбыточной мечтой, а другая половина осуществилась».

«Что ты имеешь в виду?», — спросил я, вспоминая трёхдневный отпуск в нацистском концлагере Боба Акрамана.

«Тебе ничего это не напоминает? Граффити? Парки, открытые ночью, мерцающее освещение, люди на крышах, переименованные улицы, стёртая информация о передвижении транспорта? На мгновение — на самом деле! — казалось, что тюрьмы распахнут свои двери. Часовня в Сорбонне была почти разрушена. Появилась даже листовка, требующая, чтобы кардинала Ришельё выкопали и его кости разбросали по улице. И естественно, появились новые надписи на статуях. Вероятно, менее всего можно было ожидать выноса картин из Лувра — легче убить Бога, чем искусство. Ты понимаешь, о чём я?»

«Ну, и о чём ты?», — спросил я, думая о Джонни Роттене, певшем «я сообщу неверное время, перекрою движение» как о пути к анархии в Соединённом Королевстве, о жуткой трещине между бескомпромиссными требованиями в его голосе и банальностью его советов по реализации этих требований.

Мой друг в детстве учился в парижской школе, он просто вспоминал, на что это было похоже. «Это то, что случилось в Мае 1968-го», — сказал он.

Другая версия

Другая версия «Рациональных украшений» ЛИ разыгралась в Страсбургском университете осенью 1966 года. Это было незначительное событие, серия студенческих шалостей, своего рода негативистские кражи женского белья — или, как гласила типичная газетная передовица того времени, «вероятно, первая настоящая манифестация бунта, совершенно очевидно нацеленного на уничтожение общества». Кража трусов как конец света — это проявление двустороннего связующего фактора, если там был хоть какой-то фактор.

Если тебе не нравятся новости, выходи на улицу и делай их сам.

— Скуп Нискер, завершающая эфир фраза, KSAN-FM, Сан-Франциско, 1969