Слепой. Тропою белого дьявола

Последние слова сопровождались затрещиной, от которой Мишка отлетел в сторону, запнулся о собственную ногу и с маху сел на песок у самого края воды. Витька попытался удрать, но не успел: стремительная и точная, как выпущенная снайпером пуля, оплеуха настигла его и бросила носом в перемешанный с сухими ракитовыми листьями, пахнущий речной тиной песок.

– Я-то сразу скумекал, откуда ветер дует, – прежним повествовательным, размеренным тоном продолжал Николай. – Иванычу, конечно, говорить не стал, а то этот старый хрен на весь поселок развоняется.

Он наклонился, взял брата за шиворот, рывком поставил на ноги и дал такого пинка в зад, что Мишка толком и не понял, как очутился на земле рядом с приятелем. Теперь оба лежали рядышком на животе, словно решили позагорать, не снимая одежды. Оказать Николаю хоть какое-то сопротивление им и в голову не приходило: Витька Страхов вообще был трусоват и не любил драться даже со сверстниками, не говоря уж о здоровом мужике, да к тому же бывшем десантнике, а Мишка слишком хорошо знал характер брата и понимал, что лучше не нарываться, чтобы не очутиться в больнице, а то и в морге. Колька-то – он ведь бешеный. Сперва прибьет, а потом опомнится, пожалеет, да поздно будет.

– Значит, в плаванье собрались, – констатировал Ежов-старший. – Умнее ничего не придумали, бараны. Да вас за это с дерьмом смешать мало! – Он быстро шагнул вперед, опять наклонился, ухватил приятелей за воротники и начал размеренно тыкать физиономиями в песок. – Ну, колитесь, сучата: поезд – ваша работа?!

Он приподнял Витьку, одновременно вдавив голову брата в землю так, словно хотел затолкать его туда целиком.

– Ну?!

– Мы нечаянно, – выплевывая набившийся в рот песок, проскулил Витька.

– Уроды, – сказал Николай и поменял приятелей местами, снова воткнув Страшилу разбитым носом в песок и предоставив слово брату: – А ты что скажешь, паскуда ржавая?

– Мы думали, ты сбрехал насчет костыля-то, – брякнул окончательно деморализованный Мишка.

– Вот уроды, – упавшим голосом повторил Николай и медленно выпрямился. – И как только таких уродов земля носит, а? Вы что, бараны, совсем ничего не соображаете? Куда вы собрались, валенки? Неужто не ясно: менты ваш костыль давно нашли, а теперь ищут того, кто его на рельсы подложил. Это кто угодно мог сделать, ясно? Кто расколется, тот и виноват. А вы – бежать… Раз побежали, значит, это ваша работа. А отвечать за вас кому – родителям? Мне? Да на хрен вы нужны – в тюрьму за вас садиться! Так, – уже другим голосом сказал он, заметив наконец валявшийся на песке небольшой, килограммов на пять, тючок с веревочными лямками и вывалившийся из него прозрачный пакет с белым порошком. – А это что – гастроном ограбили?

– Да какой гастроном, – с отвращением отплевываясь от песка, пробормотал разбитыми, уже начавшими припухать губами рыжий Мишка. – Тут, на берегу, нашли.

– Там мука, – сообщил Витька Страхов, рукавом размазывая по физиономии песок пополам с сочащейся из носа кровью. – Наверное, эти… душманы в дороге лепешки пекли.

– Вот, значит, что это за лепешки… – задумчиво протянул Николай Ежов. Он огляделся, подобрал оброненный братом ножик и вспорол пакет. – Сейчас поглядим, на что она похожа, эта афганская мука.

Он поддел на кончик ножа щепотку белого порошка, осторожно лизнул языком и посмаковал с задумчивым видом большого специалиста по афганской муке и иным порошкообразным веществам, которые принято пробовать подобным способом. В отличие от брата, Николай Ежов хорошо знал, торговля каким продуктом является основной статьей дохода афганских крестьян. Не знал он другого: каков на вкус должен быть кокаин, который точно таким же манером пробовали борцы с наркомафией в телевизионных боевиках.

Никакого особенного вкуса он, впрочем, не ощутил. Зато кончик языка, нёбо и десны начали стремительно неметь, и Николай Ежов сообразил: оно; ей-богу, оно! Потому что обезболивающие препараты создаются на основе наркотиков растительного происхождения. Он уже не помнил, где слышал или читал об этом, и не исключал, что придумал это сам, но уверенность, что прямо тут, на земле у его ног, лежат верных пять килограммов высококачественного афганского наркотика, была твердой и непоколебимой.

Это в корне меняло дело.

– Короче, так, байстрюки, – сказал Николай своему брату и его приятелю, складывая нож и рассеянно опуская его в карман, – слушать меня внимательно, повторять не буду. Сейчас умоете рожи и живо по домам. Если кто спросит, откуда такие красивые, скажете, что подрались. Ты, ржавый, – повернулся он к брату, – возьмешь на веранде рубанок, наточишь как следует и отнесешь Иванычу.

– А я его тупил? – машинально, по привычке, огрызнулся Мишка.