В данный момент Ахмет намеревался нарушить запрет и не испытывал по этому поводу никаких эмоций – ни страха, ни волнения, ни гордости от того, что он такой храбрый и не боится ни гнева Абдалло, ни участи своего предшественника на посту кладовщика, вечно обкуренного безымянного узбека. На свете просто не осталось вещей, которые могли бы его взволновать или хоть как-то задеть, – по крайней мере, так считал Ахмет, бывший учитель математики, бывший тележечник на Черкизовском рынке, бывший кладовщик Хромого Абдалло, а ныне никто – одинокий, безработный, никому не нужный и ни в ком не нуждающийся живой труп. Оставшись без работы, он бездумно тратил деньги, ценой тяжкого труда и лишений отложенные на будущую счастливую жизнь, и нисколько не переживал, наблюдая, как они тают. Если в будущем ничего хорошего уже не предвидится, зачем оно ему, такое будущее? И зачем ему деньги?
Кое-что, впрочем, еще оставалось: Ахмет ни в чем не нуждался, кроме информации, ничего не хотел, кроме мести, и даже ел лишь в тех нечастых случаях, когда вспоминал, что это необходимо.
Он миновал длинную вереницу грязных, мятых, побитых ржавчиной автомобилей, ожидавших своей очереди въехать на рынок, подумав, как всегда, что эти машины похожи на заезженных рабочих лошадей, преодолел лабиринт грязного железа на забитой до отказа стоянке и сразу, безо всякого перехода, окунулся в привычную толчею. Солнце давно встало, хотя его и мешали разглядеть затянувшие небо тучи; никогда не останавливающаяся, лишь глубокой ночью ненадолго сбавляющая обороты машина Черкизовского рынка уже набрала полный ход. Пестрая карусель оптово-розничной торговли вертелась с умопомрачительной скоростью, привычно втягивая и перемалывая огромные массы денег, дешевых товаров и людских судеб. Это был чисто механический процесс, обусловленный законами экономики, столь же непреложными, как и законы физики; только перестав быть его частью, очутившись за пределами бешено вращающейся, втягивающей все и вся воронки, Ахмет вдруг осознал, какая это огромная, бездумная и бездушная машина.
Вспомнив, что собирался повидать Фариду, он остановился у киоска и купил шоколадный батончик. Вряд ли такое подношение могло ее обрадовать, не говоря уж о том, чтобы сделать ее жизнь слаще, но Ахмету не хотелось приходить к ней с пустыми руками – такой визит выглядел бы случайным. Жалкая шоколадка в пестрой обертке была знаком внимания, проводником для той крошечной частички тепла, которая еще оставалась в душе Ахмета и которой он хотел поделиться с Фаридой – единственным близким ему человеком на всем белом свете.
Ближе к центру рынка людские толпы густели, превращаясь в почти непролазную, медленно и тяжело бурлящую кашу. Ахмет вдруг обнаружил, что буквально за несколько дней успел от этого отвыкнуть; оказалось, что перемещаться по рынку без тяжелой, весом чуть не в тонну, неповоротливой тележки труднее, чем с ней. Заслышав пронзительный вопль «Дорожку!», люди поневоле расступались, стремясь избежать ушибов; теперь Ахмету самому приходилось то и дело шарахаться из-под колес, вжимаясь в чужие бока и спины и провожая взглядом своих бывших коллег – спешащих, озлобленных, никого не замечающих вокруг, движущихся в бешеном ритме и похожих не на людей, а на замасленные поршни работающего на предельной мощности мотора. Он шел, протискиваясь и увертываясь, огибая стоящие на проходе тележки, с которых разгружали тюки с товаром, безошибочно находя дорогу в этом пестром, шумном, лишенном горизонтов и ориентиров лабиринте.
Он почти не думал о том, что скажет Хромому Абдалло, если сумеет его отыскать. Вряд ли Абдалло говорил правду, когда утверждал, что не знает никого, кроме бригадира сцепщиков на подмосковной узловой станции. Этого просто не могло быть; в самом деле, неужто такие разные люди, как Абдалло и тот небритый железнодорожник, общались между собой напрямую, без посредников? Ведь они находились на противоположных концах цепи, которая представлялась Ахмету довольно длинной и состоящей из людей куда более влиятельных, чем сцепщик вагонов или даже владелец товарного склада на Черкизовском рынке. Конечно же, Хромой Абдалло знал куда больше, чем согласился рассказать Ахмету, и теперь, когда ему стало нечего терять, Ахмет не сомневался, что сумеет выжать из своего бывшего хозяина все, чего тот недоговорил.
Он находился за два прохода от места, где работала Фарида, когда где-то неподалеку раздался ужасный грохот. Ахмет, повидавший и талибов, и американских солдат, не мог ошибиться, даже если бы ему за это заплатили: где-то впереди и справа, примерно там, куда он направлялся, только что прогремел довольно мощный взрыв.