Слезы навий

Аглая тряхнула головой, пропали последние остатки сонливости. Как вошли в Нугор, Ника впервые заговорила с ней. И выглядела она совсем как ее бывшая подруга. Разве что глаза синие и волосы… Как они могли отрасти так быстро почти по плечи?

– Ника, ты как себя чувствуешь?

– Прекрасно. Но лучше будет, когда уйдем отсюда.

– Ты шутишь? Ночь на дворе.

– Вы чего там среди ночи вошкаетесь? – от печи негромко поинтересовался Тихон.

– Нике причудилось что-то…

– Не причудилось, – упрямо поджала губы Ника. – Точно слышала, сначала говор тихий, а потом лязг оружия. Я дверь приоткрыла и видела, как две тени по коридору шли. Один точно Радомир. Зачем ему среди ночи шастать?

Тихон, стараясь не разбудить остальных, подошел к шушукавшимся девушкам, залез на кровать.

– Радомир мужик, конечно, горячий, и в голове чудно бывает, но на недоброе… – сомнительно головой покачал. Зевнул, открывая глаза-бусины, хорек.

Ника злорадно усмехнулась, разом перестав быть похожей на себя прежнюю:

– А в Древе у него к Аглае были очень добрые намерения!

Аглая стремительно побледнела.

– Что там снова? – потянулся Тимир.

– Ника уверена, что недоброе удумал глава Радомир, – пожал плечами Тихон.

Сон разом слетел с Тимира, он поднялся. Подошел к двери, прислушался.

– Если Ника говорит, нужно верить, минимум – проверить, – сказал уверенно. – Глава не глава, а тревога в воздухе стоит. Того и гляди бесы в дверь постучат. Слишком много их за последнее время на нашем пути развелось.

– Тьфу на тебя, – шикнул Тихон.

Все переглянулись.

– Узнать нужно, что происходит, – кивнула на дверь Аглая. И снова все переглянулись и уставились на Тихона.

Тот помрачнел, тяжко вздохнул и растаял в воздухе. Раздалось: топ-топ – к двери.

– Тише, – прошипела Ника.

И топот пропал.

Марья ходила из угла в угол. Скрипели половицы от тяжелых шагов. В светце дрожало пламя, вырисовывая неровные косые тени на стенах. Марья остановилась напротив божницы, с укором посмотрела на образ. Тот ответил безразличным взором чуть истершихся временем глаз. Марья хмыкнула, покосившись на Сезима. Вроде и не верующий, а иконы в доме держит. Хотя в нынешние времена все стараются хоть как-то уберечься от нечисти, бродящей по просторам Велимира. Но что ей до страхов Сезима. Она оторвала взгляд от иконы и прошла к окну. За высокими стенами зачинался рассвет, окрашивающий верхушку ворот в золотисто-розовый. Тучи ушли далеко, даже раскатов уже не слышно. Хороший выдастся день, теплый. Вот и утренние птахи, голосящие над крышей, о том кричат. А у Марьи от злости лицо то становится пепельно-серым, то покрывается багровыми пятнами. И щебет раздражает, и лучи восходящие глаза слепят, и на них наворачиваются слезы. Она быстрым движением размазала их по пылающим щекам. Нет, не солнце виновато. И уж никак не громкие птахи. Марья распахнула окно, но вместо свежего воздуха ее обдало запахом тухлятины и вонью помойки. Она раздраженно захлопнула створки.

– Ты уже в Древе видел, кто с нами идет! – прошипела, не оборачиваясь.

Радомир молчал, сидел на кровати, вытянув ноги на табурет, перебирая пальцами рук в задумчивости. Рядом валялся Сезим, вытирая дрожащей ладонью катившийся по лицу и шее пот. Он со страхом посматривал на взбешенную женщину. Вид у нее был еще тот! Каштановые волосы разметались по спине и отсвечивали красным, ловя рассветные лучи. Темные глаза сверкали яростью. Она то и дело нервно хваталась за ножны, пальцы скользили по рукояти меча. Того и гляди рубанет, и неясно кого – то ли муженька от ревности и обиды, то ли Сезима от злости.

– Госпожа… – подал едва слышный голос.

– Молчать! – рявкнула так, что огонек лучины колыхнулся и погас. В комнате стало по-утреннему сумрачно. – С тобой, гнида, разговор особый будет!

Сезим сжался, взмокли ладони, он прополз до женщины на коленях, вцепился в край рубахи.

– За что, госпожа? Я человечек-то маленький, – прогундосил всхлипывая. – Мне что приказано, то и делаю. Вы пришли-ушли, а мне жить здесь! Помилуй, красавица!

– Не жить тебе ни здесь, ни где еще! – ответила, оборачиваясь, охотница и ударила домовладельца наотмашь рукой.

Тот отшатнулся, прижимая руку к разом покрывшейся багрянцем щеке. Тихо, по-собачьи взвыл:

– Помилуй!

Радомир бросил на Марью косой взгляд. Сплюнул на пол, растер носком сапога:

– Успокойся. С ним разбираться после будем, нужно решать, что сейчас делать.

– А что делать? – сузила глаза Марья. – Отдай девок, и закончен сказ…

Радомир поднялся, не спуская взгляда с Марьи, подошел к ней близко. Рука быстро и крепко вцепилась в шею. Распевы птах за окном моментально смолкли, вместо них застучали пульсацией виски.

– Ты чего удумала, жинка? – голос Радомира спокойный, тихий, даже ласковый, шептал прямо в ухо. – Никак сдать решила девчонок, сердешная?

– А ты все успокоиться не можешь? – задыхаясь, захрипела в ответ Марья. – Думаешь, оценит благородство и в койку прыгнет?

– Дура! – отшвырнул в сторону охотницу Радомир. Она отлетела к углу, по дороге зацепив и перевернув скамью. Потерла ушибленный затылок. Глянула с животной злобой.