Слишком доброе сердце. Повесть о Михаиле Михайлове

— Сначала я испугался, ваше преподобие, ночь не спал. Думаю, всю жизнь имел дело с простыми разбойниками, лиходеями, жуликами, а тут командируют в Третье отделение, где все больше дворяне, чиновные, да и князья-графья бывали. А потом смотрю — и здесь люди, две руки, две ноги и голова одна, а у иных еще и садовая. Не сравнить их с уголовными, поверьте мне, не сравнить! Те смекалисты, изворотливы, с три короба наврут и глазом не моргнут. А эти, благородные! — Путилин махнул рукой с безнадежностью. — Не жильцы, право слово, не жильцы. Дворяне помрут ране, вы как считаете? — Он уставился на священника, но тот ни словом не отозвался, ни жестом. — Лиходей уж как начнет запираться, да ловчить, да сочинять, да врать — уши развесишь, до чего мастак. А что я здесь увидел, что я здесь услышал? — Путилин скривил лицо, как от зеленого яблока: — «Видя тяжкое нравственное состояние господина Костомарова, я считаю противным совести скрывать далее истину и вешаю себе петлю на шею». Отврат да и только! — Он шумно отхлебнул чаю и расправил бакенбарды. — Сам во всем признается, без всякого к тому понукания. Ну как это понимать?

— Они не боятся вашего наказания.

— Хм! Какого такого «вашего»?

— Нельзя их сравнивать с лиходеями, Иван Дмитрич. Соврут не моргнут что в обиходе, что в приходе, чему тут радоваться? А эти честь блюдут, всегда готовы за других муку принять. И сколько я ни смотрю, благородные, благочестивые узники поведением своим и судьбой подтверждают всякий раз священное писание. Возьмите господина Михайлова. Трижды не пропел петух, а ученик его предал. И учитель его не чурается, не хулит, а великодушно его прощает, понимая слабость его человеческую.

— «Учи-итель», — передразнил Путилин. — Чему он учит, ваш господин Михайлов, чему он учит?! — Путилин достал из-за пазухи свернутое воззвание, подал священнику. — Читайте, ваше преподобие, да вслух, а я полюбуюсь, как оно из ваших-то уст прозвучит, уче-ение, писа-ание.

Священник придвинулся к свече, не без любопытства стал читать, быстро пробегая страницу.

— Я вас вслух просил, вслух! С амвона! Ектенью!

Священник помедлил, поискал, явно выбирая, наконец спокойно прочел:

— «А между тем русская мысль зрела, мы изучали экономическое и политическое устройство Европы; мы увидели, что у них неладно, и тут-то мы поняли, что имеем полнейшую возможность избегнуть жалкой участи Европы настоящего времени… Европа не понимает, да и не может понять, наших социальных стремлений; значит она нам не учитель в экономических вопросах. Никто нейдет так далеко в отрицании, как мы, русские. А отчего это?..» — Священник поднял взгляд на Путилина.

— Читайте, читайте. Дальше, дальше, — обещающе подтолкнул Путилин, дескать, сейчас вы напоретесь на шило в зад.

— «Мы верим в свои свежие силы; мы верим, что призваны внести в историю новое начало, сказать свое слово…» — сочным, ясным голосом продолжал священник.

— Да что вы мне белиберду читаете! — перебил Путилин, не вытерпев. — Там же подчеркнуто, глядеть надо! — Он подошел к священнику и через плечо его, тыча пальцем в строки, зычно начал читать: — «Представьте себе, что внезапно, в один день, умирают все наши министры, все сенаторы, все члены Государственного совета. Пусть вместе с ними умирают все губернаторы, директоры департаментов, ми-тро-по-ли-ты, ар-хи-е-ре-и». — Путилин растянул последние слова да еще и пальцем подолбил в плечо священника: — «…одним словом, вся нынешняя служебная аристократия. Что теряет от этого Россия? Ничего». Помрем мы с вами, а для них ничего. Ералаш будет несусветный, а для них — ничего!

— Позвольте, позвольте. — Священник придержал страницу, видя, что Путилин намерен ее перевернуть: — «Через час явятся новые министры, новый сенат, новый Государственный совет; явятся новые губернаторы, директоры департаментов, архиереи и митрополиты — и колесо государственного управления пойдет до того по-старому, что Россия и не заметит никакой перемены».

— Опять вы всякую ересь читаете, а путного не видите. «Нам нужен не царь, не император, не помазанник бо-ожий», видите? Плевать им на всю вашу службу, духовные отцы наши. «Не горностаевая мантия, прикрывающая наследственную неспособность; мы хотим иметь главой простого смертного, человека земли, понимающего жизнь и народ, его избравший». Ну как? Что скажете?

— Позвольте мне все-таки самому прочесть? — Священник попытался отстраниться от наседавшего на плечи Путилина.

— Не позволю. — Путилин вытянул из его рук воззвание и сунул его обратно за пазуху. — Выбираете всякое непотребство, а что путное, пропускаете, нехорошо.

Священник едва заметно усмехнулся, не стал настаивать.

— Одному делу служим, а вы изволите со мной спорить, хотите унизить, — продолжал Путилин рассерженно, не понимая усмешки священника, но сразу же заметив ее. — Как будто не знаете, для кого есть монастырь Соловецкий, давайте-ка лучше чайку попьем.