Слишком толстая, слишком пошлая, слишком громкая

Палка оказалась о двух концах. В первой половине кампании Клинтон стерла все типично женские черты, из-за чего стала казаться неженственной и вела себя «по-мужски»: орала, держалась напористо, старалась проявлять харизму. В результате на нее обрушилась волна критики, ее назвали визгливой и эпитетами похуже. Когда появились признаки мягкости и уязвимости – слезинка, пророненная, когда Клинтон говорила о проигрыше в Нью-Гемпшире, – на нее накинулись с обвинениями в манипулировании. А почему бы и нет? Год жизни она провела, убеждая всех, что она бесполый компетентный робот.

В связи с проигрышем Клинтон проявилось и нечто любопытное: женщины, даже те, которые решительно поддерживали Обаму, замечали и обсуждали не только сексизм, направленный на Клинтон, но и двойные стандарты, применяемые общественностью к женщинам. «Я не агент Клинтон, – говорила Рейчел Мэддоу. – Но в ходе политических дискуссий я начинаю ее одобрять, как минимум потому, что я против нападок, которые на нее обрушились. Не являясь ее политическим сторонником, я считаю нужным заступиться за нее на фоне подобных атак»[276].

Такое отношение к Клинтон выявило серьезное культурное заболевание, связанное не столько с ее личной жизнью, сколько с утвердившимися патриархальными условиями: как принять женщину, которая просит за нее голосовать? Одно дело, не любить Клинтон. Другое дело – отмахиваться от того факта, что нападки на нее были проявлением глубоко укоренившейся, хоть и закамуфлированной мизогинии.

В середине апреля 2008 года, три месяца спустя после избрания президентом Барака Обамы, с интервалом в четыре дня появились две объемистые статьи. Первая, написанная Амандой Фортини для журнала NewYork, называлась «Пробуждение феминизма: Хиллари Клинтон и четвертая волна»[277]. Вторая, авторства Трайстер, была опубликована в Salon под названием «Эй, ребята Обамы, полегче!». В ней говорилось о том, как утомили молодых женщин придирки мужчин к Хиллари Клинтон [278]. В статье основательница Feministing Джессика Валенти описывала свои впечатления от встреч со студентками во время выборов. «Мои друзья, или мой парень, или папа – прогрессивные люди, – утверждали они. – Но когда они говорят о Хиллари, они превращаются в сексистов. Я ума не приложу, в чем дело». Возникала затруднительная ситуация: ведь их друзья не были сознательными сексистами, не толкали женоненавистнических речей.

Этим молодым женщинам приходилось вновь подогревать интерес к феминизму, который даже в конце нулевых годов вызывал неприятие в определенных кругах. «Стоило Клинтон выдвинуть свою кандидатуру, как американский сексизм, долгое время спавший, как зверь под транквилизатором, зевнул и пробудился, – писала Фортини. – Даже те, кто не затруднял себя гендерными вопросами, почувствовали: мы ничего не добились»[279]. Восемь лет спустя правдивость этих слов обретет тревожное подтверждение во всем: в новых попытках законодательно контролировать репродуктивное здоровье женщин, во взрыве онлайн-домогательств, в спорах об участии Клинтон в президентской кампании и, наконец, в ее проигрыше отъявленному женоненавистнику, который клянется отобрать у женщин репродуктивные права.

Став президентом в 2008 году, Обама назначил Клинтон на пост государственного секретаря: одни считали, что таким образом он держал врага при себе, другие видели в этом попытки сторонников Клинтон увеличить ее политический опыт. Ее рейтинг популярности немедленно пополз вверх и в конце концов даже превысил тот уровень, которого достиг после скандала с Моникой Левински. Ее снимки в костюмах всех цветов радуги стали мемом, как и фотография с мобильным телефоном. Все вдруг сочли, что любить Хиллари – это круто, особенно теперь, когда она занималась тем, что действительно умела. Работала. Обсуждала. Не баллотировалась.

И все же феминизм давал знать о себе, и это глупо было отрицать. Он процветал во множестве форм, представленный как старой гвардией (Рут Бейдер Гинсбург, Глория Стейнем, Элизабет Уоррен, сама Клинтон), так и новым поколением (Бейонсе, Лина Данэм, Эми Шумер, Зендая). Однако этот всплеск породила необходимость: законодательство и на местном, и на общегосударственном уровне грозило отобрать у женщин право распоряжаться собственным телом, отвоеванное за последние пятьдесят лет. Феминизм стал не важным, не модным – без него просто было нельзя.

И на этот раз Клинтон была готова вмешаться: не только из-за своей половой принадлежности, но и из политических соображений. Речь о своем участии в президентских выборах 2016 года она произнесла под открытым небом. Она с гневом обрушилась на республиканцев: «Они стыдят и винят женщин, вместо того чтобы признать наше право самим заниматься своим репродуктивным здоровьем».