Сливовый календарь любви

О-Кума. Чего там «напугала»! Ишь, бессовестная, дурачить меня вздумала! Сказала, что больна сестра, и отпросилась на пару дней, а сама? Ведь пени, которые ты платишь мне за дни прогулов, не идут ни в какое сравнение с деньгами, которые ты бы заработала, выходя к гостям. Разве я могу протянуть целых десять дней на твои два или три бу? А сколько ты сегодня еще пробегаешь? К врачу за лекарством, в Хориноути за амулетом… Твое дело, сколько ты будешь еще отпрашиваться, – ведь потом тебе отрабатывать. Но я-то голодная сижу! Немедленно иди за мной!

О-Тё краснеет от злобных выкриков старухи, ей очень горько, но поделать она ничего не может.

О-Тё. Я виновата, что задержалась… Через несколько дней приедет ее тетя и сможет присмотреть за больной. А до этого – прошу вас!

О-Кума. Нет, не выйдет! Мелешь всякий вздор…

Тобэю неприятно видеть, что разговор у них не получается.

Тобэй. Тетушка, я не знаю всех подробностей дела, но ведь перед вами всего лишь дитя. Не лучше ли сходить с ней вместе к ее старшей сестре и уж с сестрой вести разговор?

О-Кума. А вы-то – кто?

Тобэй. Может быть, вы меня и позабыли, но я тот самый Тобэй, который пользовался когда-то некоторой известностью в верхних покоях «Каракотоя». В дни «момби» я, помнится, всем из прислуги воздавал должное, да и вы щедро одаривали меня поклонами в гостиной ойран Коноито.

О-Кума. Так вы, верно, тот господин из Киба?

Тобэй. Чем величать меня господином, вспомните лучше о том, что О-Тё прежде была госпожой над вашей светлостью. Вы так грубы с ней, держите ее в страхе, точно малое дитя, – это не пойдет вам на пользу в грядущей жизни.

Получив отпор, старуха О-Кума сначала как будто бы теряется, но потом берет себя в руки и отвечает Тобэю.

О-Кума. А вы, может быть, сами хотите о ней позаботиться? Какое доброе у вас сердце! Давайте-ка оставим в покое то, что было прежде. А нынче мы с ней обе приносим друг другу выгоду. Делаем вид, будто мы мать и дочь, а говоря по правде, она нанялась ко мне, и она – моя слуга. Я ей уже уплатила вперед, однако же, если мне вернут мои двадцать рё чистыми деньгами да возместят расходы на еду и прочее, что потребовалось для ее содержания, тогда я готова выложить ее долговую расписку. Но только яблоко-то с червоточинкой, прошу иметь в виду!

Рыцарственную душу Тобэя, наследника героев японской старины и пленника собственной чести, оскорбили грязные намеки, высказанные столь откровенно, как говорится, «не завернутые в шелк».

Характер его таков, что он не может остановиться на полпути, прикинувшись, что дело его не касается.

Тобэй. Я, признаться, ничего не понял, но ведь говорят же, что против бабки-сводни и хозяйки чайного домика мужчине не устоять. Впрочем, это так, к слову. На самом деле мне жаль О-Тё. Не потому, что «сел в лодку – назад не вернешься», не из куража, а просто чтобы, как говорится, «распутать корабельные цепи» и во всем разобраться, я уплачу вам сполна. Матушка, доверьте мне на сегодня О-Тё!

Как раз в это время к Тобэю с поклоном подходит служанка из гостиницы «Хираива», в руках у нее купальный халат: «Да вы еще и в купальне не были!»

А, ты халат принесла? Спасибо. Как раз вовремя ты здесь оказалась.

Наклонившись к служанке, что-то шепчет ей на ухо, после чего она поспешно убегает.

О-Тё. То-сан, простите меня! Мне очень неловко… (Голос ее звучит неуверенно.)

Сакурагава Ёсидзиро наблюдает за происходящим через решетчатое окошко купальни.

Ёсидзиро. Господин Тобэй, я уже выхожу!

Тобэй. А, это ты, Еси-сан? У меня тут кое-какие дела. Ванну я потом приму.

В это время возвращается служанка и передает Тобэю небольшой сверток. Тобэй разворачивает бумагу, проверяя содержимое, а затем передает сверток старухе О-Куме.

Прошу продлить ее отпуск еще на несколько дней – что бы ни случилось, я буду поручителем.

Переданных старухе О-Куме денег ровно десять рё, и в душе она очень довольна.