Подъехав к телестудии, он все еще думал про Зырянова: хорошо это или плохо, что стачкомовский лидер решил баллотироваться против Слесаренко, и чьи голоса он потянет на себя: Воронцова-младшего, Соляника или все-таки наши? Но тут по ступенькам сбежала, мелькая белыми кроссовками, стройная лузги некая девица, и Кротов стал думать о другом: что лет до двадцати пяти они бывают стройными, а далее становятся просто худыми (ежели, конечно, не толстеют), и сумел бы он, Кротов, внятно объяснить кому другому на словах, в чем разница между стройной и худой; такое проверяется не глазом – ладонью, а Лялиной, поди, уже под тридцать.
– Боюсь, что мы опаздываем, – сказала Лялина, садясь к нему в машину. – Скоро солнце уйдет, а у нас фонари слабоваты. О, вы сами за рулем?
– Так удобнее, – ответил Кротов. – А где ваш оператор? Мастер изволит задерживаться?
– Да как всегда: что-то в последний момент...
Через полчаса они въехали на территорию «дальней дачи», а еще через час, когда уже заканчивали съемку на берегу у тихого костра, красиво разведенного Иваном, и оператор менял в камере аккумулятор, Лялина спросила:
– Вы на самом-то деле верите в демократию, во все эти выборы, в «голос народа»?
– Вопрос не в этом, – сказал Кротов. – Вопрос в том, во что верит народ.
– И во что же, по-вашему, верит народ?
– Тут есть одна интересная теория, – сказал Кротов, отгоняя рукой закатных обнаглевших комаров. – Есть у нас с Вовяном приятель, он в областной администрации работал, пока не попросили...
– За что?
– За то, что шибко умный и еврей. Так вот, по его мнению, народ уже не верит ни во что.
– Ну да, огромное открытие.
– Вы не спешите, Анечка, я еще не закончил. Народ верит в одно: что бы там ни говорили кандидаты, все они идут, так сказать, во власть с конкретной целью устроить свою собственную жизнь.
– Наворовать, – сказала Лялина.
– Это грубо и неточно. Получить удобный кабинет, машину, зарплату, возможность летать по разным заграницам, жить на госдачах, пристроить родню... И если будет такая возможность, – а она, по мнению народа, будет обязательно, – немножко поработать на карман.
– Наворовать, – упрямо повторила Лялина. – В конце концов все эти дачи и машины тоже украдены у народа под выборный обман. Разве я не права?
– Хорошо, – сдался Кротов. – Примем вашу короткую формулу. Итак, люди знают, что все кандидаты просто рвутся к кормушке. Правые, левые, задние, передние неважно. Все будут воровать, кого ни выбери. И тогда люди, внутренне смирившись с неизбежностью этого воровства, сводят свой внутренний выбор до минимума: кому они позволят это делать. Вот именно ты мне не нравишься, и я тебя к кормушке не пущу. А ты вроде бы парень ничего, я тебе разрешу: так и быть, иди обогащайся.
– Интересная теория, – сказала Лялина и тоже помахала ладонью улица. – Вы не могли бы повторить эго на камеру?
– А почему и нет? – Кротов посмотрел на оператора, тот распрямился возле аппарата и замотал головой.
– Отснимались.
– Что такое? – громко воскликнула Лялина, вскочила и уперла руки в боки. – Что значит отснимались?
– Питание на нуле.
– А второй?
– Второй еще хуже. Лампочка даже не мигает.
– Ну сколько можно! – сказала Лялина со всхлипом и отвернулась к реке.
– А сколько можно говорить, что нужны новые? – вяло буркнул оператор.
– Э, постойте, – вмешался Кротов. – У нас же есть машина. Я попрошу Ивана, он свозит вас на студию, поменяете.
– А если там нет никого? – также вяло предположил уставший парень. – Если аппаратная закрыта? Вечер уже, да и пятница...
– Ну тогда отложим, – вымолвил Кротов примирительно, – до следующей недели. Если, конечно, я не уеду.
– Ну уж нет! – топнула ножкой Лялина. – Такой материал я не упущу. Зовите вашего Ивана, Сергей Витальевич. А ты достань аккумуляторы, где хочешь. Если закрыто, найдешь ключи, хоть дома у Халилова.
– Так ведь туда-назад, потом искать... Больше часа получится.
– Мы подождем, – сказала Лялина.
– И свет уйдет...
– Доснимем в помещении.
– Зачем же в помещении? – Кротов показал рукой на ближайшую сосну. – У нас прожектора имеются. Иван! – крикнул он, не оборачиваясь. – Свози мастера в город по-быстрому!
– Камеру-то не упрут? – угрюмо спросил оператор.
– Не упрут, – ответил Кротов. – Но лучше в дачу занести.
– Не слабенькая дача, – сказала Лялина, когда они стояли на крыльце и смотрели вслед мелькавшей черными боками между сосен кротовской машине.
– Что, не бывали тут раньше? – спросил Кротов и подумал: «Неужто Воронцов ее сюда не привозил ни разу?».
– Не приглашали как-то.
Тогда я приглашаю вас, Анна. – Кротов отступил на шаг и поклонился. – Думаю, шампанское вкуснее комаров.
– Ого, – сказала Лялина, подняв голову и оглядывая уходящие ввысь деревянные гладкие стены. «Какая шея», – успел заметить Кротов. – Там, внутри, никого?
– Никого, – сказал Кротов и сделал руку кренделем.
– Прошу.
«Весь день работал Слесарен кой, – подумал он, закончу Лузгиным».
Они разом споткнулись в темноватом «предбаннике», и Лялина вскрикнула и засмеялась, и он прижат ее руку теснее.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ