Слухи о разнузданном бытии преступных авторитетов оказались сильно преувеличенными — ни фонтанов, ни павлинов, ни голых негритянок на участке не наблюдалось. Напротив, все выглядело весьма почтенно: беседка в ползучих растениях, выложенные обычной плиткой дорожки и фантастической красоты цветник. Даже пресловутые боевики были похожи на любимых племянников какого-то дряхлого лауреата.
Охранник Широкова вылез из машины и долго вертел башкой, пытаясь сообразить, чем он здесь может быть полезен. К нему подошел загорелый парень в полосатой тенниске и довольно вежливо предложил сдать пистолет. Охранник подумал еще немного и, нагнувшись к окну, сказал:
— Михаил Михайлович, я вам выходить не советую.
— Ты что, белены объелся? — прошипел Нуркин. — На хера мы сюда тащились? Михалья, рассчитай этого урода, и пусть возвращается пешком.
Он решительно открыл дверцу и, позволив себя обыскать, зашагал к беседке. Опыта общения с ворами он практически не имел, но считал, что со всяким человеком следует вести себя достойно. К тому же Маэстро показался ему нормальным, даже воспитанным, — по крайней мере, по телефону.
В беседке, причудливо сплетенной из тонких реек, сидели двое. Он поздоровался с Маэстро — тот ответил доброжелательно, но сдержанно. Главный здесь не он, мгновенно учуял Нуркин.
Второй, увлеченно читавший газету, встряхнул листы и медленно, неестественно медленно, положил их на колени. Нуркин повернулся к нему и, раскрыв рот, опустился на лавочку.
Они смотрели друг на друга так долго, что Маэстро почувствовал себя лишним. Он тактично кхекнул и, дождавшись взгляда Нуркина, пояснил:
— Идея сотрудничества с вашей партией нам понравилась. Но курировать вас буду не я. Вот, пожалуйста. — Он показал на соседа с газетой. — Имен вам знать ни к чему. Просто Штаб.
— Штаб, — зачарованно произнес Нуркин, возвращаясь взглядом ко второму. — Очень приятно.
— Пошли, — сказал тот и повел его к веранде. Маэстро и охранникам он движением ладони велел оставаться на месте.
Нуркин поднялся на крыльцо и, увидев растерянного Михал Михалыча, повторил начальственный жест Штаба.
— Саша... — сказал он, зайдя в комнату.
— Влад...
— Саша-Штаб... Ты здесь.
— И ты. Как?
— Ополчение. Все-таки они меня достали.
— А я?
— Ты не помнишь?
— Смутно. Летели, кажется, на переговоры в Пхеньян... Что-то с двигателями...
— У тебя парашют не раскрылся. А меня через неделю хлопнули. Так что страна без руководства.
— Все как я думал. Жизнь после смерти, — пробормотал Немаляев и, усадив Нуркина за накрытый стол, добавил: — Вот он, ад.
— Н-да? — Нуркин повертел за горлышки разномастные бутылки и воткнул в икорницу столовую ложку. — Ад, Сашок, это когда в говне барахтаешься. Вот как я. Бухгалтер. Шестерка. Тьфу.
— Не жалься, Влад. Я последний срок на севере отбывал. Поселок Торосный, на карте не ищи — нету. Отморозил все, что можно и нельзя. А твое положение поправимо. Да ты и сам... Никакой ты, допустим, не бухгалтер, Владя.
— Это песня долгая, — отмахнулся Нуркин, наваливая себе в тарелку салатов.
— Но ведь начал же. А что, Влад, прорвемся? Получится, а? — Немаляев вдруг загорячился и, плеснув по рюмочкам коньяка, навис над столом. — Получится, Вяад! С твоими мозгами! А? Мы наш, мы новый!.. Там построили и здесь построим. Я помогу.
— А сам?
— При моей-то анкете?
— Анкета у тебя и в том слое была неважная, — равнодушно ответил Нуркин.
— Ну ты и волчара! — притворно озлобился Немаляев. — Досье собирал! На кого?
— Штаб этим не занимается?
— Дурацкая кличка. А поменять нельзя. У нас все строго.
— Так. — Нуркин торопливо дожевал и хлопнул себя по ногам. — Давай еще по одной, и к делу.
— За нас. Не чокаясь, — пошутил Немаляев, но выпили действительно не чокаясь. — Что там за чучело с тобой приехало?
— Заместитель бывшего шефа бывшего фонда. Он ему родственником приходится по материнской линии, ну, шеф его и пригрел. А вообще тюфяк. Он нам не нужен.
— Вопрос решен.
— Только не сразу и как-нибудь естественным путем. Авторитетом партии рисковать нельзя.
— Обижаешь. Мы тебе не «быки» с оптового рынка. Мы сами в авторитете. Кстати, сюда больше не приезжай. Встречаться в Москве будем, места подходящие есть.
— Ты всерьез со мной идти собрался или ностальгия гложет? Подумай, Саша, зачем тебе политика? У тебя же и так полная чаша. Любого можешь задавить, купить, перепродать, трахнуть, в бараний рог согнуть. Чего тебе еще от жизни надо?
— И это говорит премьер? Мы ведь с тобой романтики, Влад, ба-альшие романтики. Иначе не замутили бы всю ту историю. А ты мне втираешь про синицу в руках. «Купить», «трахнуть»... А планы? Наши с тобой планы, Влад? Порядок, справедливость, прогресс...
— И ты, вор в законе Штаб, согласен быть помощником простого бухгалтера?
— Это для них ты простой. Я-то знаю. Ты же во все учебники попадешь, надо только до конца довести. Там не дали, здесь мы умнее будем. Учтем ошибки. Это даже хорошо, что...
Немаляева прервал нежный звонок мобильника, и он, отставив новую рюмку, недовольно ответил. В трубке говорили долго, больше пяти минут, — он молча слушал и хмурился.