— Все равно денег на билеты нет, — заговорщически подмигнув Юре, кивнул в сторону Зои Паша. — Пусть пешком уезжает!..
— Какая разница, я же сейчас не об этом, — грустно сказала Зоя. Даже тем более: посмотришь на пакет — совсем тоскливо становится…
«А я, идиот, из-за нее переживаю, — потрогал языком губу Юра. Сволочь. Ну и пусть уезжает!.. Гадина».
Захотелось плакать. «Наверное, покраснели глаза… Сейчас заметят…» Юра встал, подошел к окну. Солнце садилось в багровых, малиновых и розовых тучах, дрожало сквозь слезы, казалось размытым огненным пятном. Юра незаметно вытер глаза. «За что все это?»
Подошел Степан Самойлович, постоял рядом молча, вздохнул, сказал тихо:
— Ты меня совсем уж за идиота не считай. Я ведь все понимаю… И что книга моя никому кроме меня не нужна. И что мне самому — тоже не нужна. Я ее переделываю, переделываю, корячусь по ночам. А иногда подумаю: «Ну зачем?!..» И не знаю, зачем. Иногда знаю, а иногда — не знаю…
Юра вздохнул: — А я даже если бы и захотел — не смог бы. Книгу! Ха-ха… Тут пожрать бы было на что. Тогда бы — посидел, пописал, может быть. А так — не до этого. Откуда время?.. Пытаюсь заработать хоть немного денег, ни черта не получается. Смотри, какое жуткое солнце…
Подошли Паша и Мишенька, молча уставились на горизонт. Поперек красного солнца, по багровому небу ползла черная фекалия заводского дыма.
— А там вон, — Мишенька показал пальцем чуть левее, — еще и горит что-то.
Другие, жиденькие клубы дыма подымались из-за какого-то кирпичного здания, иногда оттуда же выскакивал, дразнясь, крошечный — издалека язычок оранжевого пламени.
Юра, посмотрев немного на пожар, оглянулся. Зоя и Сережа сидели рядом на диване, Зоя грустно улыбалась, Сережа говорил ей что-то, слегка коснулся пальцами ее колена, сказал что-то смешное — Зоя засмеялась. И его руку не убрала.
«Хотел бы я, чтобы он лежал с нами в постели третьим?..» — неожиданно подумал Юра. И сам себя испугался. «Что-то я совсем охуел… Все равно гадость!..»
— А что ты для денег делаешь? — спросил, отворачиваясь, наконец, от окна, Степан Самойлович.
— Макеты… Это картинки рекламные для газет так называются. Их сейчас в каждой газете до черта… — он грустно усмехнулся. — Вот Зойка говорила, что все надписи стали вдруг на французском языке и она постоянно вспоминает, что уехать не может, или, там, не хочет, или хочет, но не решается, я уж не понял… А я? Открываю газету, любую, и сразу: «У меня нет денег. Мне нужно заработать денег. Ага, вот фирма «Факер-Макер», дерьмо какое-то, но на рекламу не скупится… Телефон…» — раньше открывал газету, хоть заголовки прочитывал. Любил иногда почитать, что в мире творится… А теперь — сразу носом в рекламу, сразу хватаю ручку, злюсь, что денег нет. Не газета, а нервотрепка. Это как дипломат! — Юра засмеялся. — Клянусь, — он стукнул себя по груди, — о каждом встречном с таким дипломатом начинаю думать: «По внешнему виду — ни за что не заподозришь. А вот на самом деле — ведь может же этот человек, в принципе, быть воришкой? Тягать сумки у читального зала?..»
— А я даже этого не смог бы, — сказал Паша. Все замолчали.
— Пойдем, что ли, еще выпьем? — неуверенно предложил Мишенька. Юра оглянулся. Зои и Сережи на диване уже не было. «Напьюсь как свинья».
Разлив водку по бокалам, Степан Самойлович спросил: — Можно… э… тост?
Паша скривился, Мишенька пожал плечами.
— За то, чтобы разобраться во всем этом, чтобы понять, откуда все это дерьмо лезет, чтобы вставить туда пробку…
— Тьфу, — сказал Паша и выпил. Выпили все.
— Чувствуется, что ты специалист по Фрейду, — сказал Мишенька. Даже тосты у тебя какие-то… анально-фиксированные. Твой бы тост психоаналитику…
Степан Самойлович задумчиво почесал затылок.
— Может и правда, — подумав, сказал он. — Наверняка правда. Даже по тосту… Фрейд, что ни говори, гений в своем методе…
— Похабник твой Фрейд, — сказал Паша.
— Не нужно, — поднял руку Степан Самойлович. — Похабником его считают не все. Если человек ежится, когда разговор касается сферы половой жизни, значит это ему самому небезразлично. Похабником его считают, не сердись, только закомплексованные личности. Я не хочу сказать, что ты импотент, но что-то у тебя не так.
Паша улыбнулся.
— Нет, я серьезно. — Степан Самойлович внимательно смотрел на Пашу.
— Если хочешь, могу даже провести с тобой пару сеансов психоанализа, чтобы ты потом сам убедился.
— Я даже знаю, что ты выяснишь, — сказал Паша. — Как я отношусь к папе, к маме. Кого я теперь с ними отождествляю… Дерьмо! — он плюнул в пепельницу, выдув на колени весь пепел и выругавшись.
Степан Самойлович возмущенно вздохнул, хотел что-то возразить, но промолчал.
— Нет, и во Фрейде что-то есть, — сказал Юра. «Вот, например, где сейчас Зоя?! И почему я из-за этого да напьюсь?..» — Налей еще… Есть одно во Фрейде. Это то, что он первым начал догадываться, почему все в жизни не так… Попытался понять — откуда, из-за чего вся эта тоска…