Сломанные вещи

– Это чепуха, – на автомате говорю я. – Ты можешь измениться. Любой человек может измениться.

– Да неужели? – Она, не скрываясь, устремляет на меня взгляд, говорящий: ты полная идиотка. – Значит, ты можешь изменить то, какая ты есть? Можешь перестать так сильно бояться?

Это, как щелчок зажигалки, зажигает в моей груди маленький язычок гнева.

– Я не боюсь, – выпаливаю я. – Я ничего не боюсь.

Она снова смотрит на меня тем же многозначительным взглядом.

– Ну да, как же. Этим и объясняются наркотики и алкоголь. Этим и объясняется бегство в реабилитационные центры. Потому что ты так хорошо умеешь справляться с реальной жизнью. Потому что ты вся из себя такая храбрая. – Она качает головой. – Ты боишься. Ты прячешься.

Это раздувает язычок пламени, и он становится немного выше, немного жарче, и у меня начинают гореть щеки. Разумеется, она права. Пусть не насчет наркотиков и алкоголя, а насчет того, почему я оставалась в реабилитационных центрах, почему так отчаянно старалась попасть туда опять, почему избегала мать и сестру.

– И ты тоже боишься, – отвечаю я ударом на удар. – Ты тоже прячешься.

– Я прячусь? – Она фыркает, показывая на свой прикид – короткую юбку, ультрамодные туфли. – Вовсе я не прячусь.

– Еще как прячешься. – Я со злости набираю обороты. – Прячешься за своими экстравагантными нарядами, за своими курсами вебинаров по секретам макияжа, за тем, как ты вечно начинаешь громко трепаться по любому поводу. Чтобы никому не пришлось вглядываться в твою душу. Чтобы никто не смог увидеть тебя.

Я даже не планировала произносить эти слова, пока они не слетели с моих уст. Эбби моргает, как будто я плюнула ей в лицо, и тут я понимаю, что права. Внезапно пламя с тихим треском гаснет, и я остаюсь со вкусом пепла во рту. Мне хочется извиниться, но я не знаю, как это сделать.

Хуже всего то, что она не злится. Она разглядывает свои сложенные на коленях руки – пухлые, мягкие, имеющие форму сердечка, с ногтями, накрашенными лаком цвета мякоти арбуза. Я думаю о том, как хорошо было бы поцеловать ее пальцы один за другим, затем отгоняю эту мысль прочь. Ведь она не в моем вкусе. Насколько мне известно, она даже не лесбиянка.

– Я не знаю, как стать кем-то другим, – говорит Эбби, снова поднимая на меня глаза. – Я всегда была слишком толстой, и никогда не была другой. Никогда.

И тут мне вдруг приходят на ум не мои бывшие сексуальные партнерши, а Саммер. Саммер парит где-то под потолком, возможно, поднявшись со всех этих страниц, от света люстры ее белокурые волосы смотрятся как ангельский нимб, но губы искривлены в презрительной усмешке. Тоже мне, любительница пышек. Извращенка.

– Ты вовсе не слишком толстая, – говорю я. Мой голос звучит слишком громко. Как будто я кричу.

И, возможно, так оно и есть, во всяком случае, отчасти. Кричу на Саммер, чтобы она заткнулась. Чтобы она оставила меня в покое. Чтобы оставила в покое Эбби.

Она не твоя, и ты не смеешь ее обижать, Саммер.

– Я говорю это серьезно. – И в этот момент я с изумлением осознаю, что это действительно так. – В тебе вообще нет никаких слишком. Ты просто именно то, что надо. Ты классная.

Несколько долгих секунд молчания. Саммер, где бы она сейчас ни была, затаила дыхание. Наконец Эбби улыбается.

– Надо же, – шепчет она. – Думаю, ты все-таки не законченная стерва.

Я закатываю глаза. И в мгновение ока вся разделявшая нас неловкость испаряется.

– Кончай говорить комплименты. Я краснею.

– Послушай, посмотри на то, что я здесь написала. – Она стремглав преодолевает разделяющие нас одиндватричетырепять футов и наклоняется вперед, так что наши плечи соприкасаются, и я начинаю испытывать приятный легкий озноб. Как когда ешь мороженое очень-очень холодной ложкой. Она открывает свой блокнот и показывает мне то, над чем работала, – список, состоящий из двух колонок с персонажами и местами, фигурирующими в «Возвращении в Лавлорн», перечисленными в левой из них. Правая колонка по большей части пуста, только напротив слова «арена» в левой колонке аккуратно написано «стадион для игры в американский футбол», а совсем рядом «великанша Марципан» – «Миссис Марстон».

– Что это? – спрашиваю я.

– Я хочу проследить за всеми реальными людьми, о которых вы написали, – отвечает она. – И провести учет всех существующих на самом деле мест. Возможно, мы сумеем разглядеть какую-то систему.

– Некоторые персонажи придуманы не нами, – говорю я. – Мы взяли их из первой книги. – Я тыкаю пальцем в надписи «Грегор», «вор», «фея Эрэндель», и Эбби вычеркивает их.

– А как насчет Бренн, свирепой девушки-рыцаря, которая лихо рубит головы всем, с кем сражается на турнире? – Она поднимает глаза, расплываясь в улыбке. Ее ресницы черны, как ночь, а губы ярко-алы. – Она похожа на кое-кого из моих знакомых.