Слова и смыслы. Мировоззрение и картина мира: ассоциативный словарь

Поэтому надо заботиться о своей картине мира как о самой большой ценности в жизни, как о сокровище. Ее надо «разглядывать» и «распознавать», приводить в порядок, систематизировать и пополнять. Наша картина мира – это то, в чем и с чем мы реально проживаем каждый миг, день и всю жизнь. Мировоззрение – это наш набор оптических устройств, органов зрения и набор анализаторов, с помощью которых мы распознаем мир, обретаем способность к постановке жизненных целей и обретению средств их достижения. Картина мира и мировоззрение – это то, что мы видим, отражаем в сознании, и то, как это интерпретируем, наполняем смыслами. Осознав свою картину мира и мировоззрение, мы можем эффективно взаимодействовать с другими людьми, «сопрягать смыслы».

Полнота и гибкость картины мира и мировоззрения определяют ваши адаптивные возможности, способность преодолевать препятствия, выживать и развиваться в любых условиях. В то же время скудость и догматизм картины мира и мировоззрения делают вас плохо приспособленным к жизни, превращают в раба обстоятельств и чужой воли.

Картина мира и мировоззрение – важнейшие средства жизнедеятельности, воистину «инструменты жизни».

Истина  

Первое, что в связи со словом «истина» многим приходит на ум, это вопрос: «Что есть истина?» Для меня этот вопрос вспоминается, прежде всего, в виде одноименной картины Николая Ге, репродукция которой и название знакомы с детства. Содержание разговора между Иисусом Христом и  Понтием Пилатом мне известно не было, и долгие годы взросления мало интересовало, как и вообще библейские сюжеты живописи. Живопись интересовала, а многочисленные персонажи и истории их жизни – нет.

Яркий свет, падающий извне на неровные плитки каменного пола, туника стоящего спиной Пилата и почти неразличимый – и из-за качества репродукций тоже – силуэт Христа, стоящего в тени, в полумраке помещения. Контрасты света и тени – это мне было и интересно, и впечатляло эмоционально. А о чем они там говорили, да и было ли это вообще, долгие годы мне было как-то все равно.

Потом был М. А. Булгаков, «Мастер и  Маргарита», где я – вместе с миллионами советских читателей, никогда не читавших Евангелия,  – прочитал вот такой ответ персонажа романа по имени Иешуа: «Истина, прежде всего, в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет».

Мне такой ответ понравился: совершенно материалистичная, трезвая реакция без всяких там религиозных фигли-мигли. А вопрос Пилата: «Что есть истина?»  – выглядел как высосанный из пальца вопрос дурака, пытающегося выглядеть умно. Потому что нет ничего мудрёного в этом вопросе: истинно то, что не ложно, и всё тут. Если высказывание соответствует действительности, оно истинно, если не соответствует – ложно. Вот и всё, и с этим знанием жить не просто можно, а даже вполне комфортно. Если еще добавить, что «практика – критерий истины», то картина приобретает завершенность.

Ну, а потом… Потом жизнь текла, наполнялась событиями и размышлениями, эмоциями и чувствами. Нет, вопрос «Что есть истина?» передо мной не вставал. Просто однажды захотелось понять: а  что же их мучало-то, о чем был разговор-то? Ну не просто же так и этот вопрос, и этот эпизод из жизни Христа стали такими важными?

Да, не просто так… Как не «просто так» существуют вероучения, прежде всего – иудаизм и христианство. Вне вероучений вопрос «Что есть истина?» сводится к проблеме логики – хотя бы в том виде, как я сформулировал выше, сопоставляя «истинное» и «ложное». При этом сверх того остается большое пространство для рассуждений о том, что значит «соответствовать действительности» и  каковы особенности применения правила «практика критерий истины». Это не только большое, но и весьма живое пространство науки и философии. Оставаться в этом пространстве, как я уже сказал, весьма комфортно.

А вот в пространстве вероучений достичь комфорта – и интеллектуального, и эмоционального – сложнее. Сам вопрос об «истине» вырывает вас из пространства логического и формирует неясное недоумение, неопределенный дискомфорт. Предположение о том, что «истина»  – то ли некий таинственный объект, то ли какое-то высказывание, то ли некий секрет, который… Который – непонятно что: то ли надо стремиться его узнать, то ли надо, наоборот, осознать, что «секрет есть секрет»…