Слова подвижнические (Репринт изд. 1911 г.)

И отсюда уже возносится умомъ своимъ къ тому, что предшествовало сложенію міра, когда не было никакой твари, ни неба, ни земли, ни ангеловъ, ничего изъ приведеннаго въ бытіе, и къ тому, какъ Богъ, по единому благоволенію Своему, внезапно привелъ все изъ небытія въ бытіе, и всякая вещь предстала предъ Нимъ въ совершенствѣ. И снова нисходитъ {102} умомъ своимъ ко всѣмъ созданіямъ Божіимъ, обращаетъ вниманіе на чудесность тварей у Бога и на премудрость произведеній Его; въ изумленіи разсуждая самъ съ собою: „Какое чудо! Насколько домостроительство и промыслъ Его превышаютъ всякое понятіе, насколько чудная сила Его крѣпче всѣхъ твореній Его! Какъ изъ небытія привелъ Онъ въ бытіе тварь сію, — это неисчислимое множество различныхъ вещей? И какъ опять разоритъ ее, уничтоживъ это чудное благоустройство, эту лѣпоту естествъ, это стройное теченіе тварей, часы и время, это сочетаніе ночи и дня, годовыя перемѣны, эти разнообразные, прозябающіе изъ земли цвѣты, эти прекрасныя зданія городовъ и въ нихъ преукрашенные чертоги, это быстрое движеніе людей, это существованіе ихъ, обремененное трудами отъ вшествія своего въ міръ до самаго исшествія? И какъ внезапно прекратится чудный этотъ порядокъ, и наступитъ другой вѣкъ, и воспоминаніе о первой этой твари вовсе не взойдетъ никому на сердце, и будутъ иное видоизмѣненіе, иныя помышленія, иныя попеченія! И естество человѣческое также не воспомянетъ вовсе о семъ мірѣ и о первомъ образѣ жизни своей, потому что умъ человѣческій прилѣпится къ созерцанію онаго состоянія, и уму людей не будетъ досуга возвратиться снова къ брани съ плотію и кровію. Ибо съ разореніемъ сего вѣка немедленно пріиметъ начало вѣкъ будущій. И всякій человѣкъ скажетъ тогда слѣдующее: О, матерь, забытая своими чадами, которыхъ родила, воспитала и умудрила, и которыя во мгновеніе ока собраны на чужое лоно, и содѣлались истинными чадами неплодной, никогда не рождавшей! Возвеселися неплоды нераждающая (Ис. 54, 1) о чадахъ, которыхъ родила тебѣ земля“.

И тогда какъ бы въ изступленіи размышляетъ, и говоритъ: „Сколько еще времени будетъ стоять вѣкъ этотъ? и когда воспріиметъ начало вѣкъ будущій? Сколько еще времени храминамъ этимъ спать въ этомъ видѣ, и тѣламъ быть смѣшанными съ перстію? Какова будетъ оная жизнь? Въ какомъ образѣ {103} возстанетъ и составится естество это? Какъ прейдетъ оно въ новую тварь“? И когда размышляетъ онъ о семъ и подобномъ сему, приходитъ онъ въ восторгъ, изумленіе и безмолвное молчаніе, и возстаетъ онъ въ этотъ часъ, и преклоняетъ колѣна, и съ обильными слезами возсылаетъ благодаренія и славословія Единому премудрому Богу, всегда славимому во всепремудрыхъ дѣлахъ Его.

Итакъ блаженъ, кто сподобился таковаго! Блаженъ, у кого такой помыслъ и день и ночь! Блаженъ, кто о семъ и подобномъ тому размышляетъ всѣ дни жизни своей! И если человѣкъ, въ началѣ своего безмолвія, не ощущаетъ силы таковыхъ созерцаній, по причинѣ паренія ума своего, и не можетъ еще возноситься къ силамъ[131] сказанныхъ выше чудесъ Божіихъ, то да не приходитъ въ уныніе и да не оставляетъ тишины безмолвной жизни своей! Ибо и земледѣлецъ, когда сѣетъ, не тотчасъ съ посѣвомъ сѣмени видитъ и колосъ; но за сѣяніемъ слѣдуютъ у него уныніе, трудъ, изнеможеніе собственныхъ членовъ, удаленіе товарищей, разлука съ близкими людьми. А когда претерпитъ это, приходитъ иное время, въ которое услаждается дѣлатель, и скачетъ, и радуется, и веселится.

Какое же это время? Когда вкуситъ онъ хлѣба[132], добытаго потомъ своимъ, и въ безмолвіи соблюдено будетъ размышленіе его. Ибо великую и нескончаемую сладость возбуждаютъ въ сердцѣ и въ неизреченное удивленіе приводятъ умъ — безмолвіе и это, сказанное выше, терпѣливое въ безмолвіи размышленіе. И блаженъ, кто терпѣливо пребываетъ въ ономъ, потому что отверзся предъ нимъ сей боготочный источникъ, и пилъ онъ изъ него, и насладился, и не перестанетъ пить изъ него всегда, во всякое время, во всякій часъ дня и ночи, до скончанія и послѣдняго предѣла цѣлой своей временной этой жизни.

Вопросъ. Что главное во всѣхъ трудахъ дѣла сего, {104} т. е., безмолвія, чтобы человѣку, который дошелъ и до сего, можно было знать, что достигъ уже онъ совершенства въ житіи?