Слова подвижнические (Репринт изд. 1911 г.)

Отвѣтъ. Страсти не могутъ возстать на душу и смутить подвижника, если въ отшельничествѣ его, удаленномъ отъ всякаго разсѣянія, сердце его не занимается житейскимъ, развѣ только будетъ онъ лѣнивъ и нерадивъ къ своему долгу. А преимущественно, если будетъ онъ упражняться въ изученіи Божественныхъ Писаній, то, занимаясь изысканіемъ ихъ смысла, пребываетъ нимало не тревожимъ страстями. Ибо, при возрастающемъ и укореняющемся въ немъ разумѣніи Божественныхъ Писаній, бѣгутъ отъ {100} него суетные помыслы, и умъ его не можетъ отстать отъ желанія читать Писанія или размышлять о читанномъ, и не обращаетъ онъ ни малаго вниманія на жизнь настоящую, по причинѣ весьма великаго наслажденія своимъ занятіемъ, возвышаясь надъ этимъ[129] въ глубокомъ пустынномъ безмолвіи. Посему забываетъ себя и естество свое, и дѣлается какъ бы человѣкомъ, который пришелъ въ изступленіе, вовсе не памятуетъ о семъ вѣкѣ, преимущественно занятъ мыслію о величіи Божіемъ, и, погружаясь въ это умомъ, говоритъ: „слава Божеству Его!“ и еще; „слава чудесамъ Его! Дивны и необычайны всѣ дѣла Его! На какую высоту возвелъ Онъ мое убожество: чему сподобилъ меня поучаться, на какіе отваживаться помыслы, чѣмъ услаждать душу мою!“ Обращаясь мыслію къ чудесамъ симъ, и всегда ими изумляемый, пребываетъ онъ въ непрестанномъ упоеніи, и какъ бы уже вкушаетъ жизнь по воскресеніи, потому что безмолвіе весьма много содѣйствуетъ сей благодати. Ибо умъ его находитъ возможность пребывать въ себѣ самомъ съ миромъ, какой пріобрѣтенъ имъ въ безмолвіи. А вмѣстѣ съ тѣмъ возбуждается симъ къ памятованію того, что сообразно съ порядкомъ жизни его. Ибо, мысленно представляя славу будущаго вѣка, и блага, по упованію уготованныя праведнымъ, пребывающимъ въ оной духовной жизни и въ Богѣ, и новое оное возстановленіе, не содержитъ ни въ мысли, ни въ памяти, того, что есть въ мірѣ семъ. И когда будетъ симъ упоенъ, снова переносится оттуда созерцаніемъ къ вѣку сему, въ которомъ еще живетъ, и въ изумленіи говоритъ: „о, глубина богатства, премудрости, вѣдѣнія, смысленности, разумности и домострительства неизслѣдимаго Бога, яко неиспытани судове Его, и неизслѣдовани путіе Его (Рим. 11, 33)! Ибо, когда Онъ уготовалъ иной столько чудный вѣкъ, чтобы ввести въ него всѣ разумныя существа и сохранить ихъ въ нескончаемой жизни, какая была причина сотворить Ему {101} этотъ первый міръ, расширить его и столько обогатить его полнотою и множествомъ видовъ и естествъ, и дать въ немъ мѣсто причинамъ многихъ страстей, и тому, что ихъ питаетъ, и что имъ противоборствуетъ? И почему сначала поставилъ насъ въ этомъ мірѣ, водрузилъ въ насъ любовь къ долголѣтней въ немъ жизни, и внезапно похищаетъ насъ изъ него смертію, немалое время хранитъ насъ въ безчувственности и неподвижности, уничтожаетъ образъ нашъ, разливаетъ раствореніе[130] наше, смѣшиваетъ его съ землею, попускаетъ, чтобы составъ нашъ разрушился, истлѣлъ и исчезъ, и чтобы вовсе не оставалось ничего отъ естества человѣческаго; а потомъ, во время, какое опредѣлилъ достопокланяемою премудростію Своею, когда восхощетъ, воздвигнетъ насъ въ иномъ образѣ, какой Ему только извѣстенъ, и введетъ насъ въ другое состояніе? Сего не мы только человѣки надѣемся, но и сами святые ангелы, не имѣющіе нужды въ этомъ мірѣ, по необычайности естества своего малымъ чѣмъ не достигшіе совершенства, ожидаютъ нашего возстанія изъ тлѣнія, когда возстанетъ родъ нашъ изъ персти и обновится тлѣніе его. Ибо ради насъ и имъ возбраненъ входъ, и они ждутъ единократнаго отверзстія двери новаго вѣка. И сія тварь (ангелы) съ нами почіетъ отъ тяжести тѣла, обременяющей насъ, какъ говоритъ Апостолъ: яко и сама тварь откровенія сыновъ Божіихъ чаетъ, да свободится отъ работы истлѣнія въ свободу славы чадъ Божіихъ (Рим. 8, 19, 21), по совершенномъ разореніи вѣка сего въ цѣломъ его устройствѣ, и по возстановленіи естества нашего въ первоначальное состояніе“.