Читаем Словарь лжеца полностью

Вот поэтому-то и хотя перед лексикографами стоит задача наводить порядок и сколько-то систематизировать, не могу не думать, что у многих время от времени должно случаться нечто вроде нервного срыва. Просматривая голубые каталожные карточки, я задавалась вопросом, знал ли мой маунтвизелирующий собеседник XIX века понятие нервный срыв (сущ.). Хотелось бы мне протянуть руку сквозь время и предложить его ему. Могло бы пригодиться.

К нашему удивлению, политика Пип в поиске любого слова, пусть даже отдаленно относящегося к кошкам, принесла дивиденды. Она занялась складыванием небольшой стопки карточек, в которых мы могли опознать маунтвизели, у дверного косяка, а потом в конверт.

– Ах ты скотина, – шипела она. – Только послушай, Мэллори: «шкурнина (сущ.), волосяной шар или вещество, разбрасываемое изо ртов лощавых зверей (СМ. ТАКЖЕ: кот)». Вот честно, мне кажется, тут он перегибает палку.

– Да вообще.

– Да вообще. А – вот еще хорошее: «пусь-вузькать (гл.). Неформальное – перемежающееся замешивание кошачьими лапами шерсти, одеял, колен и т. д.». Сюсюкает, значит, такой он сякой.

Не нравилось мне так думать о нашем неведомом маунвизельере. Я его предпочитала видеть кем-то нацеленным на хаос, на разрушение – тем, кого восторгает и мотивирует прокрадываться везде и смеяться последним. Если позволю проступить более нежному его портрету – рискую тем, что он может мне понравиться. Он, она, оно. Он. Скажем, он. По всей вероятности.

Мне вовсе не хотелось ему покровительствовать. Я не желала увлекаться тем, что многие словечки являли мелкие милые наблюдение, незначительности. Листая каталожные карточки, я поймала себя на том, что надеюсь: в них не определяется ничего совершенно ужасного или опасного. Не хотела я, чтоб такое подпало под его ответственность, – тот мир, который он придумывал определять. Прекрасно, если это означало, что его мир мал. Ему незачем были грандиозные заявки. Мне гораздо удобнее с теми, кто едва управляется с самым минимумом.


Мы продолжали разбирать, разгребать и расхлебывать каталожные карточки, выискивая следы того примечательного пера и любые другие подсказки. Мы менялись местами: кому сидеть на стуле, а кому стараться не упасть с подоконника – каждые полчаса и сравнивали, сколько маунтвизелей каждая из нас сумела отыскать. У меня оказывалось немного больше, чем у Пип, поскольку я быстрее засекала особый почерк, но она проворнее проверяла онлайн, не задокументированы ли эти слова еще где-либо в английском языке. Читая, Пип покусывала губу. Ее стоматолог как-то сказал ей, что во сне она скрежещет зубами – бруксизм, повторила мне она сквозь стиснутые челюсти в тот же вечер, похваляясь противным новым лексиконом. Стоматолог сказал ей, что если она и дальше будет так скрипеть зубами, те у нее сточатся до половины своего размера. Это встряхнуло – бессознательно – инстинкт самосохранения у нее в теле: с тех самых пор она старательно складывала губы между зубов и скрежетала ими. Рот как каландр и буфер.


– Считаешь, Дейвид будет доволен нашим уловом? – спросила она.

– Доволен, что сумеет их отсеять, конечно. – Я сложила воедино самые недавние из разоблаченных фиктивных статей, нарушив их алфавитный порядок.


скокстить (гл.), шаганье через две ступеньки за раз

прогностибление (сущ.), вера, возникающая при замечании аспектов чего-либо издали

претермиссиальный (прил.), свойство невыносимости, в особенности относящееся к молчанию

сливковнион (сущ.), дневная греза, кратко


– Кто б ни набрасывал это, он явно мыслил на буквы «С» и «П», – сказала Пип.

Мы продолжали просеивать.

– Чудной он человек, этот твой начальник, – немного погодя произнесла Пип. – Ты так не считаешь?

Я на нее цыкнула.

– Он в соседнем кабинете.

– Интересно было сегодня утром наложить лицо на имя. Я хорошенько его рассмотрела, пока он ел мороженое и ждал, когда полиция даст отбой.

– И что скажешь?

Она пожала плечами.

– То есть я понимаю, что это его страсть. Труд всей жизни. Но пытаться все это оцифровать – «Суонзби» ж не то чтоб когда-нибудь в самом деле заменил собой «ОАС» или «Британнику», правда? В смысле, «Суонзби» известен лишь тем, что не завершен. Что в нем ошибки и он слегка эксцентричен.

Я согласилась, но было ощущение, что своему месту работы я задолжала кое-какую презумпцию невиновности.

– У Дейвида есть цитата насчет ошибок, которую он любит твердить. Я тебе вот что скажу: я ее записала себе в телефон, чтобы приводить ему же, если ошибусь, когда буду помогать ему с цифровкой. – Я прокрутила и нашла. – Вот. Из Лжонсона. Это опечатка. Звучит так. Джонсон: «Любой другой автор может стремиться к похвале; лексикограф же может надеяться лишь на то, чтобы избежать упрека, и даже это отрицательное возмещенье покамест дадено было весьма немногим».

– Звонко, – сказала Пип, выслушав вполуха. – Но это не извиняет его за то, что подставил тебя под огонь с теми телефонными звонками.

– Всегда найдется тот, кто стремится все испортить, – ответила я.

Перейти на страницу:

Все книги серии Подтекст

Жажда
Жажда

Эди работает в издательстве. И это не то чтобы работа мечты. Ведь Эди мечтает стать художницей. Как Артемизия Джентилески, как Караваджо, как Ван Гог. Писать шедевры, залитые артериальной кровью. Эди молода, в меру цинична, в меру безжалостна. В меру несчастна.По вечерам она пишет маслом, пытаясь переложить жизнь на холст. Но по утрам краски блекнут, и ей ничего не остается, кроме как обороняться от одолевающего ее разочарования. Неожиданно для самой себя она с головой уходит в отношения с мужчиной старше себя – Эриком. Он женат, но это брак без обязательств. Его жена Ребекка абсолютно не против их романа. И это должно напоминать любовный треугольник, но в мире больше нет места для простых геометрических фигур. Теперь все гораздо сложнее. И кажется, что сегодня все барьеры взяты, предрассудки отброшены, табу сняты. Но свобода сковывает сердце так же, как и принуждение, и именно из этого ощущения и рождается едкая и провокационная «Жажда».

Рэйвен Лейлани

Любовные романы

Похожие книги

Последний рассвет
Последний рассвет

На лестничной клетке московской многоэтажки двумя ножевыми ударами убита Евгения Панкрашина, жена богатого бизнесмена. Со слов ее близких, у потерпевшей при себе было дорогое ювелирное украшение – ожерелье-нагрудник. Однако его на месте преступления обнаружено не было. На первый взгляд все просто – убийство с целью ограбления. Но чем больше информации о личности убитой удается собрать оперативникам – Антону Сташису и Роману Дзюбе, – тем более загадочным и странным становится это дело. А тут еще смерть близкого им человека, продолжившая череду необъяснимых убийств…

Александра Маринина , Алексей Шарыпов , Бенедикт Роум , Виль Фролович Андреев , Екатерина Константиновна Гликен

Фантастика / Приключения / Прочие Детективы / Современная проза / Детективы / Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее