Словарь лжеца

– Но мы его смущаем, – с восторгом воскликнул Фрэшем. – Лучше тогда не описывать, что напоминают слон, ладья и конь в наборе!

– Любую пешку из этой коллекции можно продать за семьсот фунтов, – сказала София.

– Это освободит тебя из плена конторки, э, старина? – проговорил Фрэшем.

– Я бы правда… правда предпочел, чтоб ты меня так не называл.

– Старина старина старина, – проговорил нараспев Фрэшем. – Какое прозванье может быть лучше, когда мы говорим об антиквариате из чистого золота. Вот честно, Трепсвернон, ну ты и фарисей!

– На семьсот фунтов – не чих, – сказала София, наблюдая за лицом Трепсвернона. Тот почувствовал, что в кафе не осталось воздуха, а все лампы горят слишком ярко.

– Я… мне в самом деле пора, – произнес Трепсвернон, – и, надеюсь, вы с удовольствием проведете в Лондоне все оставшееся время.

Фрэшем встал, и его рука вновь оказалась на плече Трепсвернона.

– Да! Я все время упускаю – а ты мне только что напомнил! По пути сюда я зашел в контору, а старина Суонзби там мечется взад-вперед, вякает и тебя ищет. Ты сейчас должен где-то быть по словарным делам, старик! Что-то насчет поезда?

София также поднялась с места.

Трепсвернон уставился в лицо Фрэшему. Он знал, что его сотрудник лжет, но пытался вычислить, какую игру тот может вести.

– Они же просто знают, что на Трепсвернона обычно можно положиться, когда дело доходит до того, что больше нечего делать, – продолжал Фрэшем. – Шучу, старик. Но серьезно, поверить не могу, что забыл! Но важнее то, что не могу поверить, что ты забыл, Питер, – к счастью, я тебя при всем этом перехватил здесь; тебе б лучше мчаться обратно бегом!

– Какой… какой поезд?

– До Ха-Ха-роуд. – Фрэшем не колебнулся.

– Ха-Ха, – повторил Трепсвернон.

– Ха-Ха? – переспросила София, переводя взгляд с одного на другого.

– Да, да, Ха-Ха. Так тебе скажу – я упрощу тебе задачу, не нужно возвращаться в Письмоводительскую за билетами… – Внезапно у Фрэшема в руке возникли монеты – он совал их в кулак Трепсвернону, а при этом слегка подталкивал его к двери кафе. Сегодняшняя диета Трепсвернона состояла исключительно из тортов, и он уже начинал ощущать ее воздействие как на его пульс, так и на зрение. Он мягко подрагивал, не уверенный, от сахара ли – или же от обиды, что его можно выпроводить отсюда при помощи такой отъявленной лжи.

– Ха-Ха? – вновь спросил Трепсвернон, не сводя взгляда с денег.

– Ха-Ха! – Фрэшем говорил с энтузиазмом и легкой завистью, как будто бы не вполне умел поверить, насколько повезло Трепсвернону. – Герольф хочет, чтоб ты разобрался с небольшой путаницей насчет названия этого места. Или как его там… с междометием. Ну сам же понимаешь: Трепсвернон мелет столько чепухи, что он, должно быть, уже совсем ха-ха. Герольф, похоже, считает, что тебе стоит туда смотаться и выяснить, есть ли какая-то связь между этим местом и самим словом, сколь фиктивною б она ни была.

– Сколь фиктивною, – повторил Трепсвернон. С пришепетываньем фраза покрылась пушком, как гниющий фрукт.

Фрэшем не переставал кивать.

– Тебе назначили встречу, очевидно, с… ох, как же его зовут? Какой-то местный историк. Фольклорист. Что-то вроде краеведа. – Трепсвернон воззрился на него, зримо багровея от этой импровизации. – Этого тебе должно хватить на билет: поезд с Восточного Ватерлоо доставит тебя прямиком в ее окрестности. – Он вновь ухмыльнулся. – Лучше не опаздывай! Похоже на чудесную научную командировку.

Трепсвернона «Суонзби-Хаус» никогда раньше не отправлял ни в какие командировки – а тем паче с такой срочностью и такой смутной целью. Для этого есть полевые лексикографы Фрэшем и Глоссоп, а не сидельцы за конторками Письмоводительской. Совершеннейшая нелепица.

– Я тружусь над «С»-ами, – слабо проговорил Трепсвернон, а Фрэшем развел руками и пожал плечами.

– Отчетливо сказано, что ехать тебе. Ты явно произвел впечатление.

– Ха-Ха. – Трепсвернону хотелось схватить Фрэшема за воротник, хватьворот, и заорать на него. «Это выдумка!» – хотелось орать ему. Мартышкин труд, поиски вчерашнего дня!

Фрэшем улыбнулся.

– Не стоит меня благодарить. Но время, возможно, не терпит?

И Трепсвернон попятился в двери и на улицу, извиняясь, кивая и придерживая свой новый пузырек чернил. Всего лишь на миг повернулся он еще раз заглянуть в окно кафе – парочка возвратилась к собственной частной беседе и опять расселась по местам. Фрэшем передвинулся на освободившийся стул и смеялся чему-то, сказанному Софией. Выглядели они счастливыми, смотрелись как два сапога пара.

Трепсвернон продолжал смотреть, пока третий, уже не нужный за их столиком стул не унес официант.

О – очевидный (прил.)

Быть может, ощущение нарратива портится одним из первых, если долго просматриваешь словарные статьи. Разумеется («разумеется»!), и хронология больше не имеет такого значения, как прежде, и связи между страницами кажутся либо целиком натянутыми, либо попросту невозможными. Возникают закономерности, но им часто нельзя верить.