Словарь лжеца

– Вы так его зовете? – София повернулась к Фрэшему. – То место, где вы ловите слова поэтов, как пауки, под стеклом? Письмоводительская.

Беседа сводилась теперь к парированию и касалась обманных выпадов. Любовь (сущ.), в теннисе – имя, даваемое, когда у любого игрока счет без геймов или очков. Этимология спорна, с представленными, однако умозрительными деривациями, включающими французское l’hublot oeuf, при этом яйцо напоминало нолик на табло с очками.

Трепсвернон попробовал перехватить взгляд Софии.

Трепсвернону не удалось перехватить взгляд Софии.

– Где же твой зонтик? – спросил Фрэшем. – Та маленькая смешная штуковина?

– Должно быть… наверное, забыла его в парке. Это была целая история – там была птица, и я стукнула вот этого твоего друга, а потом мы… – Фрэшем перебил ее, громко взгоготнув, и смех его тем самым сделался главным событием всей их беседы. Смеху Фрэшем был к лицу – от смеха он казался моложе. Держался он расслабленно, как тот, кто смеется – молодо – часто.

Трепсвернон осведомился у Софии:

– А ужасно болит? Возле глаза?

Она ощупала висок.

– Ни чуточки. Я совершенно об этом забыла.

– Мисс Сливковна скроена из материи прочней, чем я, – произнес Трепсвернон и понял, что эту реплику Фрэшем изрек бы с лихой откровенностью предложенной сигареты, а вот из уст Трепсвернона она прозвучала критикой или же так, словно он оценивает крупный рогатой скот. Он покраснел до корней волос. Потолок «Café l’Amphigouri» показался на фут ближе к его скальпу, а стены прогнулись внутрь. Он сосредоточился на металлических завитках у себя на чайной ложечке.

– Я тут подумал, – сказал ему Фрэшем, – что ты вообще-то примечательно проворен.

– Теренс… – произнесла София.

– Вчерашнее празднование, – продолжил Фрэшем, складывая руки на коленях и откидываясь на спинку. Лицо Трепсвернона рассматривал он пристально, а говорил так, словно делился с ним шуткой, но взгляд его был жёсток. – В хорошеньком же состоянии ты был, а? Хлюп-хлюп, глог-глог, буль-буль – судя по всему, я и забыл, какую жажду в моих коллегах может пробудить целый день выискивания слов в одной книге и выписывание их в другую.

И Трепсвернон тут же вернулся в клубную залу на празднование, вновь очутился средь папоротников в горшках и ржущих сотрудников – он говорил слишком уж близко к лицу Софии. Что же сказал он? Он взглянул на свои руки и заметил, что кисти сжались в кулаки – что он совершенно не намеревался делать.

– Быть может, сейчас уместно будет извиниться за мое поведение, – сказал чайной ложечке Трепсвернон. Отражение его воззрилось на него через весь стол, вспухшее и вверх тормашками. Пеликаньешеее. Он перевернул ложечку, но отраженье в реверсе ее стало крупнее, с выпяченным подбородком и выпученными глазами, еще жутче. София и Фрэшем внимательно смотрели на него. Всю жизнь не глядел никто, а теперь вот так. Он оттолкнул от себя ложечку – та ударилась о его чашку под странным укосом и остаток его чая выплеснулся на скатерть. Трепсвернон отодвинул со скрежетом стул, а от резкого звяка фарфора и металла прочие неангелические едоки замерли и обратили внимание на шум.

– Не стоит, не нужно извиняться, – сказала София. – Приятно было видеть, как столько друзей Теренса празднует его день рожденья. – Пока она расстилала салфетку по расползавшемуся потеку чая, ее помолвочное кольцо подчеркнуто блеснуло Трепсвернону. – Если уж на то пошло, я по правде считаю, что это Теренс должен перед вами извиниться. Я подумала об этом вчера на празднике и теперь могу это сказать с точно таким же успехом: я считаю, что с твоей стороны совершенно неправильно было насмехаться над пришепетываньем Трепсвернона так, как ты это себе позволил. – София повернулась к Трепсвернону. – Вообще-то я за все это время не заметила, что вы пришепетываете.

Фрэшем склонил набок голову.

– А мистер Трепсвернон присоединится к нам завтра, Теренс? – спросила София.

– Завтра?

Фрэшем зевнул.

– А-а, это. Быть может, ты слыхал, что завтра вечером у нас еще один маленький суаре, дабы собрать деньжат в сундуки «Суонзби-Хауса». Более – э-э! – более сокровенный вечерок, скажем так.

София подалась вперед.

– Теренс воспользовался своим влияньем и устраивает нам частную пирушку в «Секретуме»! Можете себе представить – самое распущенное место во всем Лондоне! В Европе!

Фрэшем улыбнулся, как показалось Трепсвернону, непосредственно ему.

– Тебе не известно, как моя дорогая София интересуется более эзотерической стороной искусства. Она такая собирательница.

– Ты надо мною насмехаешься, – произнес Трепсвернон.

– Я б не посмел! Нет, бедный невозмутимый Трепсвернон, известно ли тебе, что у нее есть комплект шахмат, коим ранее владела Екатерина Великая? Она надеется явить его в «Секретуме» – он совершенно отвратителен и вполне чудесен.

– Вы слышали о Гатчинском дворце? – спросила София. Она воспитанно обрабатывала свой десерт краем вилки. – Золотая дверная ручка в форме фаллоса, ножки столов положительно пучатся…

– Как непрактично, – произнес Трепсвернон.