Словарь лжеца

– Выглядел он оглоушенным, – рассказала мне Пип, употребив слово, сидевшее у нее во рту неуклюже и неловко. Вечером пожара она изложила сотрудникам полиции то, что видела, как можно точнее, затем сообщила то же самое другим сотрудникам в участке, а потом опять, много месяцев спустя, те же самые слова она повторила в суде, где выступала в блейзере, который надевала только на свадьбы, похороны и собеседования на работу. Всякий раз слова она подбирала тщательно и старалась не поддаваться чувствам, когда докладывала, поверяла, открывала правду всю правду и ничего кроме и т. д. того, что видела, описывая сцену со всем прилежанием памяти. Однако даже пока я это слушала, даже когда она, сомневаясь в себе, просила меня проверить ее отчет, нет ли в нем ошибок или недомолвок, я как-то не могла полностью позволить себе поверить правде того, что происходило долгие месяцы. Трудно сместиться с привычного единственного способа понимания мира.

Определенно невозможно было, однако, не обращать внимания на грани фактов – благодаря неистовству отчетов в прессе и статей онлайн. Началось все в сам вечер пожара: в редакционных комментариях рассуждали о том, что же случилось в Печальные Последние Дни Некогда Великой Британской Институции – «Словаря Суонзби». Там мои спокойные, скучные дни в редакции внезапно преобразились в нечто гораздо более театральное и внушительное. Я заметила, что все напечатанные изображения Дейвида Суонзби за это время перед публикацией слегка редактировались: фильтры или цветонасыщенность самую малость подкручивались так, чтобы становились в высшей степени преувеличены любая различимая неровность редакторова лица, любой намек на хмурость или сердитость. При пожаре, помню, он стоял на тротуаре SW1H тихо и безучастно, глядел вверх на Суонзби-Хаус и гладил кота. Портреты же его, сделанные в тот вечер и напечатанные на газетной бумаге, бесспорно навевали мысли о Винсенте Прайсе или Кристофере Ли.

Еще я заметила, что некоторое количество снимков того вечера усердно отфотошоплены перед публикацией: из выреза его джемпера убрали кошачьи уши. Необъяснимое заполировано, незначительное выглажено так, чтобы не слишком отвлекать от главного.

Но все же что именно произошло?

Можно обратиться к опубликованным отчетам. В прессе историю представили так: наследник истощившегося, ныне смехотворного и незаслуженного наследства, а от памяти о семье и от самого имени ее не осталось камня на камне, Дейвид Суонзби спятил от финансовой нестабильности и стыда за свое безрассудство – словарь. Любые вымышленные и полные слухов таблоидные рассказы о том, что произошло в тот вечер, оказываются вполне развлекательным чтивом, если разложить страницы и отсеять «утки». Особо распространены в них слова вроде подло, неумело, мошенничать, уловка и мистификация. Помню один заголовок даже как-то обыгрывал шуточку «НЕ ВПОЛНЕ БЕЗОБИДНОЕ ЗАНУДСТВО»[15] над портретом Дейвида, сидящего в полицейской машине с озадаченным видом. Примерно неделю публиковали сюжет о том, что «Словарь Суонзби» – «национальное достояние» (СМ. ТАКЖЕ: эксцентричный, курьезный, едва сносный) – столкнулся с такими экономическими трудностями и существовал с таким минимальным персоналом, что его последний редактор попытался устроить страховое мошенничество эпических, огнеопасных пропорций.

Если верить подобным сообщениям и вполне в духе печально известной редакционной неподкупности «Суонзби», план этот был чрезмерно усложнен и обезоруживающе, старомодно нелеп. Дейвид Суонзби выступал как бомбист-мистификатор и разнообразно угрожал словарю. Ему хотелось выпотрошить здание, снести его и сделать настолько бесполезным, чтобы заполучить себе крупный страховой чек – а вина ляжет на анонимных заблудших психопатов. Никакого вреда в этом нет уж точно! – и само имя Суонзби не останется посмешищем. Не останется камня на камне – это да, но все ж от него не отлипнет хоть какая-то избитая и благородная честь. Так, излагало повествование, словарь не усохнет попросту в общественном сознании, чего больше всего боялся Дейвид. Уйти, хлопнув дверью. Выглядело так, будто он надеялся, что ему все это сойдет с рук. Он считал, что его признают верховным скорбящим сенешалем, оставшимся до самого конца, когда некогда яркий свет погасили столь жестоко.

Такой известности не купишь за деньги.