Словарь Сатаны

Доктор Дорримор поблагодарил меня и сел рядом, я тронулся с места и поехал так же осторожно, как и раньше. Думаю, это игра воображения, но теперь мне кажется, что остаток пути мы ехали в холодном тумане; я продрог до костей, дорога была длиннее, чем обычно, а сам город — непривычно мрачным, безлюдным и неприветливым. Хотя было еще не поздно, но я не заметил, чтобы в домах горел свет, а на улицах были люди. Дорримор долго рассказывал, как он оказался в этих местах и как провел годы с нашей последней встречи. Помню сам факт рассказа, но — ничего из его содержания. Он побывал в заморских странах — вот все, что сохранилось в моей памяти, но я и так это знал. Что до меня, не знаю, произнес ли я хоть слово, а ведь нет сомнений: что-то же я говорил. Единственное, что отчетливо помнится: от соседства с этим мужчиной на душе было неприятно и тревожно, и когда наконец я остановился у освещенного подъезда гостиницы «Патнем-Хаус», у меня было ощущение, будто я избежал духовной опасности, таившей в своей природе нечто зловещее. Чувство освобождения слегка подпортило известие, что доктор Дорримор живет в той же гостинице.

II

Чтобы как-то объяснить мое отношение к доктору Дорримору, опишу кратко обстоятельства, при которых мы познакомились несколькими годами раньше. Однажды вечером несколько человек, и я в том числе, сидели в библиотеке Богемского клуба в Сан-Франциско. Заговорили о ловкости рук и о трюках фокусников, один из которых в то время выступал в местном театре.

— Эти типы вдвойне шарлатаны, — сказал один из присутствующих. — Они не делают ничего такого, что не смог бы сделать обычный человек. В Индии самый последний, сидящий у дороги нищий мог бы довести их своими мистификациями почти до сумасшествия.

— Какими, например? — спросил другой, закуривая сигару.

— Ну, прибегая к обычным у них представлениям — броскам в воздух больших предметов, не возвращающихся обратно; выращиванию растений на выбранной зрителями голой земле, зацветающих у тех на глазах; заточению человека в плетеную корзину и нанесению ему, кричащему и обливающемуся кровью, нескольких ран мечом, после чего корзина оказывается пустой; или подкидыванию свободного конца шелковой лестницы вверх, по которой местный факир карабкается и исчезает.

— Какая чушь! — воскликнул я, боюсь, не слишком вежливо. — Сами вы, конечно, не верите в возможность этого?

— Конечно, нет! Я слишком часто это видел.

— А вот я верю, — сказал один журналист, заслуживший местную славу яркими репортажами. — Я так много о них писал, что только собственные глаза могут поколебать эту веру. Так что ручаюсь за них, джентльмены.

Никто не засмеялся — что-то за моей спиной привлекло внимание присутствующих. Повернувшись, я увидел только что вошедшего в комнату мужчину в вечернем костюме. Это был очень смуглый, узколицый человек с черной бородой, почти скрывающей рот, и такими же черными, густыми и жесткими волосами, создающими впечатление несколько беспорядочной прически, с крупным носом и равнодушным взглядом кобры. Один из нашей компании поднялся и представил мужчину, назвав его доктором Дорримором из Калькутты. Доктор поочередно приветствовал каждого из нас глубоким поклоном в восточном стиле, но без присущей тому торжественности. Улыбка мужчины показалась мне циничной и слегка презрительной. Его харизматичность была отрицательной.

Появление доктора направило беседу в иное русло. Он мало говорил — не помню ничего из его слов. Его голос показался мне удивительно красивым и мелодичным, но моя реакция на него была та же, что на глаза и на улыбку. Через несколько минут я собрался уходить, он тоже встал и надел пальто.

— Мистер Мэнрич, — сказал он, — мне с вами по пути.

«Черт бы тебя побрал, — подумал я. — Как ты узнал, куда я иду?» Но вслух произнес:

— Буду рад вашему обществу.

Из дома мы вышли вместе. Извозчиков поблизости не было, трамваи ходить перестали, но светила полная луна, прохладный ночной воздух приятно бодрил, и мы пошли пешком по крутой калифорнийской улице. Я выбрал этот путь к отелю в надежде, что он предпочтет другой.

— Вы не верите тому, что говорят об индусских магах? — неожиданно спросил мой попутчик.

— Как вы это узнали? — задал я встречный вопрос.

Не отвечая, он положил одну руку на мое плечо, а другой указал на тротуар впереди. Там, почти у наших ног, лежал труп мужчины, поднятое кверху лицо белело в лунном свете. Из груди мертвеца торчал меч, драгоценные камни сверкали на рукоятке. Рядом на камнях разлилась лужица крови.