Словно птица

Он резко краснеет, так что на секунду с его лица исчезает вся бледность. Это так мило. Я начинаю смеяться, когда до меня доходит, что именно он собирается сейчас мне сказать.

— Ты хочешь смотреть на меня? Хочешь, чтобы я носилась вокруг озера и изображала для тебя персональное телешоу?

От изумления в его глазах я начинаю смеяться еще сильнее.

— Ты такой же чокнутый, как этот лебедь, — говорю я.

И вдруг Гарри тоже начинает смеяться.

Глава 23

Я бегу вниз, в кафе. Перед мамой лежит надкусанный сэндвич с сыром.

— Прости, — говорю я.

Она приподнимает бровь.

— И все-таки кто такой этот Гарри? — спрашивает она. — Наверное, очень милый парень, раз из-за него мне приходится ждать тебя двадцать минут.

Она внимательно смотрит на меня, явно пытаясь понять, что Гарри для меня значит. Но я не могу дать ей ответ. Я и сама еще этого не знаю.

— У него лейкемия, — говорю я. — По-моему, ему очень одиноко.

Мама довольна таким ответом: он кажется ей разумным. Гарри одиноко. Наверное, это единственная причина, по которой он хочет подружиться со мной. Чтобы смотреть, как я бегаю вокруг озера, и не скучать.

По дороге домой мама рассказывает последние новости про папу:

— Штуки, которые закрывают вход в сердце, — клапаны работают у него сейчас плохо. Врачи говорят, что он нуждается в операции.

— Звучит серьезно.

— Да, это большая операция. Им придется заменить часть его сердца.

— И потом оно станет работать лучше, да?

— Надеюсь, если его организм это примет. — Мама внимательно смотрит по сторонам, выезжая на кольцевую дорогу. — Ему заменят один из клапанов сердечным клапаном свиньи.

— Свиньи? Что, правда?

Мама слегка улыбается.

— Звучит странновато, да? Оказывается, некоторые части человеческого сердца и сердца свиньи очень похожи.

— Значит, папа будет частично человеком, а частично — свиньей… как бы наполовину зверем? — Я хмурюсь, пытаясь это осознать.

Мама бросает на меня взгляд, и ее улыбка становится шире.

— Думаю, можно и так сказать.

Я откидываю голову на сиденье и представляю себе, как папа превращается в свинью… как вместо рук у него вырастают копытца.

— Честно говоря, жалко, что он не станет птицей, — замечаю я наконец.

Мама кивает:

— И не говори. Птичье сердце ему бы прекрасно подошло. Тогда он, наверное, даже ждал бы этой операции!

Я поднимаю глаза к серому небу. Я почти могу представить себе папу там, наверху, летящего под облаками и раскинувшего руки, как крылья… наполовину человека, наполовину птицу. Мама права: папа, наверное, запрыгал бы от радости при мысли о таком. Я нащупываю в кармане перья, которые забрала с озера, и размышляю, станет ли папе лучше в следующую нашу встречу и смогу ли я отдать перья ему.

Я смотрю на поля, проносящиеся за окном. Но вскоре они сменяются фабриками и автосалонами, приятный зеленый цвет за окном превращается в серый. Я выпрямляюсь, чтобы не пропустить дедушкину улицу.

— Как тебе кажется, дедушка беспокоится? — спрашиваю я.

— По поводу папы?

— Да.

— Думаю, да. Но по-своему. Просто он не умеет показывать свои чувства.

Я вспоминаю, каким неуверенным выглядел дедушка, когда мы ночевали у него дома, как он практически избегал разговоров с нами, и вдруг замечаю тени, мелькающие по полю. Поднимаю голову к небу и вижу лебедей. Целую стаю. Опустив стекло, я высовываю голову наружу, чтобы получше их рассмотреть. Холодный воздух ударяет мне в лицо.

— Айла! — кричит мама. — Холодно!

— Но там же лебеди!

Я смотрю, как они летят по небу большим клином. Этого достаточно для того, чтобы понять: это кликуны. Они кричат, гудят и не отстают от машины, двигаясь в том же направлении.

— Нужно проследить за ними, — говорю я. — Тогда мы сможем сказать папе, что знаем, где они остановились на зимовку.

Теперь лебеди летят над другим полем, слева от нас. Я осматриваю местность, пытаясь понять, куда они направляются.

— Они возвращаются назад, к фермам, — говорит мама. — Мы не можем ехать за ними, а то не успеем забрать Джека.

Она перегибается через руль, чтобы рассмотреть птиц, и на секунду машина теряет управление.

— Кажется, что им так легко лететь, — говорит она. — Но, когда видишь их на суше, они выглядят очень неуклюжими и слишком большими для полета.

— Да, они совершенно меняются. За это папа их и любит.

Мама вдруг начинает смеяться:

— На первом свидании папа позвал меня смотреть на этих проклятых птиц. Заставил ради этого встать ни свет ни заря. Пообещал, что это будет волшебно.

— Кажется, это сработало, — говорю я. — Ведь вы все еще вместе.

Мамина улыбка куда-то исчезает, и на секунду мне кажется, что она сейчас заплачет. Потом она мельком смотрит в боковое зеркало и, включив поворотник, начинает обгон. Мы обе молчим. Я смотрю на лебедей до тех пор, пока они не пропадают вдали. Их перья сверкают, когда на них падает солнце, и в этот момент они действительно кажутся волшебными существами. Мне становится интересно, что им видно с такой высоты, что они думают обо всех этих дорогах и зданиях. А заметили ли они нашу красную машину, которая едет внизу?