Слово арата

— Я за дровами! — Шагдыр-Сюрюн подался в сторону от дороги.

— А я костер разведу.

Седип-оол расчистил старое кострище, перочинным ножом надрал бересты, наломал сухих сучьев и быстро вздул огонь.

А чего же мне сидеть без дела? Взял корзинку и — в лес. Почти рядом со стоянкой наткнулся на кислицу — красные ягоды, как бусинки, обсыпали ветки. Только тряхнул — и посыпались, застучали в кузовок! Набрал полкорзины.

Рядом зашуршало. Глянул: две белки, задрав хвосты, сновали вверх и вниз по высокой лиственнице. Я подобрал сучок и легонько кинул в них. Белки устремились к вершине дерева, улеглись на самой верхней ветке, зашушукались: «Что это такое случилось?» Я свистел, кричал — они не обращали на меня никакого внимания. Только глазами проводили, когда я зашагал от лиственницы.

Вот это да — чай уже готов! А показалось, только отошел и сразу же вернулся. Ребята разложили наши припасы на разостланном брезенте.

— Мы думали, ты заблудился. Слышим — крик, свист. Хотели идти искать тебя, — улыбнулся Шагдыр-Сюрюн.

— Белки… Белки очень уж красивые. Маленько поиграл с ними.

— Вот это хорошо! Вот это молодец, сынок, — Исламов забрал у меня корзинку. Горсть за горстью он сыпал спелую ягоду в рот. — Эх, славная ягодка! Не зря кислицей зовут — бодрость придает… Малость рановато еще, а то здесь и клубники, и брусники, и разных там грибов — не обобрать! Зна-аменитые места.

Исламов, не переставая, горстями кидал ягоды в рот. Пальцы его покраснели от сока.

Вечерело. Костер догорал. Дым от головешек тонкой ниточкой поднимался к небу. Вороны, привлеченные запахами небогатого ужина, кружились прямо над нашими головами, вытягивая шеи и жадно каркая. Меж ними затесалась сорока, решив, должно быть, что и она не хуже. Сунулась на сухой сук ближнего дерева, подождала немного, погорланила и улетела восвояси.

Ямщик лег на спину и сразу захрапел. Нас тоже потянуло ко сну.

…Звенели колокольчики, фыркали лошади… Я никак не мог сообразить: что это, вечер или утро? Кое-как протер глаза. Исламов уже запряг лошадей и, ругаясь на чем свет стоит, отгонял от них веткой оводов.

— Вставайте, вставайте, ребята! — взялся ямщик и за нашу компанию. — Поедем пораньше, я вас к хорошему месту привезу. К самому Саяну!

Мы быстренько покидали наши манатки на телегу. Ямщик затянул какую-то песню.

— Чему радуетесь? — спросил я.

Исламов заулыбался:

— Забыл, какие вчера с нами шутки черт шутил? Говорят, до полдня беду надо ждать. Так-то! Считай, выкрутились: и день прошел, и ночь, а с нами ничего плохого не было. Теперь до самой вашей Тувы без лихоты добежим…

Чем дальше в лес, тем хуже дорога: ухабы, камни. Перебрались через болото. За ним чащоба, буреломы… Опять камни, да такие, что из-под копыт искры летят. Трудная дорога… Но все-таки позади уже и Григорьевка, и Черная речка. А вот и Кулумыс. Здесь большой привал.

— Иначе мы этот белоголовый Саян не осилим, — объяснил ямщик.

— А что, Иван Владимирович, еще трудней дорога будет?

— Шутишь — Саян!.. В прежнее время через него разве что птицы перелетали. А мы теперь вот на телеге едем. Смекаешь? Дорогу начали в четырнадцатом году строить. Телеграф провели…

Исламов посмотрел на дорогу, уходящую вверх по склону.

Седип-оол тоже задрал голову.

— А как же раньше ездили?

— Были, конечно, звериные тропы. Маралы топтали или какие другие звери… В летнее время верховой или охотник дней за десять мог до Усинска добраться. Если, конечно, зверь не задерет. Тут зверя-то и теперь о-ё-ёй… Молодым, помню, переходил через Саян и заблудился. Чего не претерпел! Думал, все — пропал… Кое-как выбрался.

…С Кулумыса, после дневки, мы уже не выехали, а вышли. Лошади едва тянули телегу с поклажей. Мы шагали следом, то и дело подпирая подводу плечами на крутизне. Шли целый день по пяти изгибам, опоясавшим северный склон Кулумысского перевала и устали до изнеможения.

Вершина перевала голая, в снегу. Кроме лишайников, никакой растительности. Но зато какой вид открылся перед нами с макушки этого великана в серебряной шапке! Там, вдали, как говорят, «на стыке неба и земли», словно в сказке, синели леса, горы, реки.

Саяны — это не вытянутая в линию горная цепь. Это десятки перевалов, сотни рек и речушек. Саянский хребет в поперечнике — больше двухсот километров. А Кулумыс — всего лишь один из многих перевалов.

Нет, уроки Софьи Владимировны Базановой не пропали даром. Не зря учил географию!

Сухо названные в учебнике горы и реки оживали перед нами во всей красе. Стремительные потоки бежали по кручам, сверкая пеной. Поляны пестрели в синих, красных, белых, желтых цветах. Мы завалили ими телегу, разукрасили лошадей и себя…

Уже четвертые сутки пути.

В сумерках остановились перед спуском с перевала Эргек-Тыргак. Над скалами, как шпили, торчали острые камни.

— Тпр-рр! — остановил лошадей Исламов. Место он выбрал на берегу Буйбы, недалеко от ее впадения в Ус. Ничего не скажешь, умеет Иван Владимирович расположиться на отдых!

— Пока светло, готовьте скорей костер, ребята!