Слово арата

— Одно остается. Если вкатим легковушку на этот пригорок, — шофер показал на вершину холма, — и подтолкнем, может, что и получится.

Мы без труда загнали машину на холм.

— Садитесь, — впервые улыбнулся Дажи. — Садитесь, товарищи! Вниз она сама покатится. А если уж и на ходу не заведется, тогда придется идти пешком.

Не скрывая сомнений — будет ли толк от того, что мы сядем в неподвижную повозку, — забрались. Те, кто стоял на подножках, слегка подтолкнули автомобиль.

— Держитесь! — крикнул Дажи.

Машина заскользила по откосу и, набирая скорость, вихрем помчалась вниз. На половине спуска она задрожала, громко хрюкнула и остановилась. Мотор продолжал трещать.

— Заработала! — водитель обежал вокруг машины, уселся за руль, несколько раз посигналил. — Теперь хоть до Москвы!

И он подстегнул своего железного коня.

Чем быстрее мчалась под уклон по долине Сесерлига наша машина, чем ближе было до глинистого берега реки, тем больше пыли окутывало нас. Только теперь я заметил, что в кузове нет целого места — на полу и в бортах дыра на дыре, словно их нарочно провертели, чтобы врывалась пыль и обдавала седоков с ног до головы. Вместе с пылью в машину влетали комья земли и мелкие камушки.

Так ехали около часа. Вот уже вдали показался Хем-Белдир. В это время позади что-то выстрелило. Машина загремела и затряслась на месте.

— Ох, проклятая! — выругался Дажи. — Хоть бы до перевоза дотянула.

Карсыга устало спросил:

— Ну и как, парень? Теперь что?

— Сегодня не доедем.

Дажи пнул машину.

Мы выбрались на дорогу. Шины на задних колесах обвисли и растрепались, как старая кошма. Да-а, на одних железных ободьях далеко не уедешь!

— Ступайте, начальники, — посоветовал шофер. — Я тоже пойду. Другие колеса принесу.

Карсыга, не оглядываясь, первым зашагал вперед. Мы гуськом потянулись за ним. До нас долго доносились тувинские и русские ругательства, которыми Дажи награждал свою «черную быструю».

Вот и берег реки.

…Распряженные кони, мотая торбами, неторопливо жевали овес. Сам ямщик опрокинулся в тени под телегой, подложил руки под голову и сладко похрапывал. Заслышав наши голоса, он открыл глаза, не без ехидства сказал:

— А я уже давно тут. Мои машины неплохо закусили. Добавки попросили… И сам я отдохнул неплохо. А ваше разбитое корыто где?

Хмуро покосившись на ямщика, Карсыга спросил:

— Над чем скалился этот мужик?

Я перевел.

Карсыга скривил рот:

— Кто это дал ему право так говорить о служебной машине? Она не то, что этот его пережиток; эти кобылешки — первобытный транспорт! Перетолмачь ему.

Но нашего старика не так-то просто было смутить. Он тут же оборвал Карсыгу:

— Я на первобытном транспорте за семь ден ребят из Минусинска привез. А вы их за двадцать верст вон как измучили, наскрозь пропылили. — Исламов махнул рукой в сторону Карсыги, не глядя на него. — Если б не твоя машина, мы бы уже в Кызыле чай пили!

— Ах ты, голодранец! — рассвирепел Карсыга и перекинул из руки в руку револьвер. — Смотри, а то вот этим с тобой поговорю!

Ямщик и тут оказался на высоте. Он не ответил, а только пренебрежительно отвернулся.

Я посоветовал ему:

— Оставайся, Иван Владимирович, с конями до утра здесь… Завтра встретимся и рассчитаемся.

Исламов молча пожал нам троим руки. Мы поднялись на паром.

…Как четыре года назад, по-прежнему мчался бурный Улуг-Хем, накатывая волны на берег. Нестерпимо палило солнце, а здесь, на реке, обдувало свежим ветерком. Выше и ниже парома приткнулись к берегу плоты — много плотов. На песке лежали опрокинутые рыбацкие лодки. Бронзовые мальчишки ныряли с плотов, кричали, смеялись, плескали друг в друга водой.

Паром пристал к берегу. Голубой Улуг-Хем неудержимо тянул к себе. И мы не утерпели: бегом к ближнему плоту и — долой с себя одежду.

Я присел на краю плота, попробовал воду, поежился, вытянул вперед руки и — бух головой вниз! На дне светились камешки — красные, синие, белые… Проплыл немного, взобрался на плот и опять — бух!

Мы ничем не отличались от мальчишек: шумели, хохотали. Смыли дорожную пыль, накупались вволю. Всю усталость как рукой сняло.

Карсыга терпеливо ждал, пока мы купались. Когда мы вылезли, он оправил на себе рубаху и, довольный своим видом, направился от плота. Мы подхватили вещи и догнали его. Остальные встречавшие нас куда-то исчезли.

Возле деревянного домика с покатой крышей Карсыга остановился.

— Здесь ночевать будете. Заходите, товарищи.

В домике было три комнаты. В самой большой из них стояла железная печка, непонятно зачем принесенная сюда в такую жару.

Обведя широким жестом стены, Карсыга не без гордости произнес:

— Ну как, нравится? Сам готовил для вас.

— Хорошо, хорошо! — похвалили мы. — С дороги здесь лучше, чем в раю.

Карсыга, довольный, рассмеялся.

Отдыхайте. Утром встретимся.

* * *

В ту ночь я почти не спал. Все думал и думал, что ждет меня, какую поручат работу, как буду жить… Поднялся я на рассвете, когда солнце только-только выглянуло из-за вершины Ондума и ласково лизнуло землю.

Четыре года — немалый срок. Многое, должно быть, изменилось здесь.