Слово для «леса» и «мира» одно

— Они все перепуганы, — сказала Томико с испугом. — Они придумывают и придумывают, кто напал на вас. Гориллообразный клубень, гигантский зубастый укроп, ну не знаю… Даже Харфекс. Возможно, вы и правы, не вынуждая их увидеть истину. Это будет еще хуже: потерять доверие друг к другу. Но почему мы все так неустойчивы, прячемся от правды, теряем контроль над собой? Мы действительно все безумны?

— И скоро станем еще безумнее.

— Почему?

— Здесь есть что-то… — Он сжал губы, кольцо мышц вокруг них забугрилось.

— Что-то наделенное восприятием?

— Воспринимающее.

— В лесу?

Он кивнул.

— Так что же это?

— Страх. — Лицо у него снова напряглось, он содрогнулся. — Видите ли, когда я упал, то потерял сознание не сразу. Или оно несколько раз возвращалось ко мне. Не знаю. Что-то вроде паралича.

— Вы и были парализованы.

— Я лежал ничком. Не мог встать. Лицо вжималось в мягкий перегной. Труха опавших листьев набилась мне в ноздри, запорошила глаза. Я не мог пошевельнуться, я ничего не видел. Словно ушел в землю. Погрузился в нее, стал ее частью. Я знал, что лежу между двумя деревьями, хотя не видел их. Возможно, я ощущал их корни. Подо мной в земле. Глубоко в земле. Руки у меня были в крови, я чувствовал ее; от крови труха у моего лица стала липкой. Я ощутил страх. Он нарастал. Словно они, наконец, поняли, что я тут, что я лежу на них, под ними, среди них. Нечто, порождающее в них страх и в то же время — часть этого страха. Я проецировал их страх обратно, я не мог иначе, а он нарастал, а я не мог бежать. Как и они.

Томико почувствовала холод у корней волос — включались механизмы панического ужаса.

— Они… Кто они, Осден?

— Они… оно… Не знаю. Страх.

— О чем он? — резко спросил Харфекс, когда Томико пересказала ему этот разговор. Она все еще не допускала его к Осдену, боясь подвергнуть эмпата воздействию сильных, чрезмерно подавляемых эмоций хейнита. К несчастью, это подливало масло в скрытый огонь параноической тревоги, который тлел в сознании бедного Харфекса, и он уверился, что она сговорилась с Осденом и скрывает от остальных что-то очень важное или очень опасное.

— Словно слепой тщится описать слона. Осден не видел и не слышал это… это восприятие, точно также, как и мы все.

— Но он ощутил его, милая Хайто, — сказал Харфекс, еле сдерживая ярость. — И не эмпатически. Оно явилось, оглушило его и било каким-то тупым орудием. И он даже краешком глаза не заметил, кто это был?

— Но что он заметил бы, Харфекс? — спросила Томико, а он пропустил ее многозначительный намек мимо ушей. Даже он заблокировал эту догадку. Мы боимся чужаков. Убийца — кто-то посторонний, чужой, не один из нас. Зло не во мне!

— Первый удар уложил его, — сказала Томико устало. — Он лишился сознания и ничего видеть не мог. Но когда он пришел в себя — совсем один в лесу, он испытал всеобъемлющий страх. Не собственный. Эмпатически воспринятый. Он уверен в этом. И столь же уверен, что исходил страх не от кого-то из нас. Следовательно, не все здешние жизненные формы лишены восприятия.

Харфекс смерил ее угрюмым взглядом.

— Вы пытаетесь запугать меня, Хайто. Не понимаю, для чего.

Он встал и направился к своему лабораторному столу походкой восьмидесятилетнего старика, а не сорокалетнего мужчины в расцвете сил.

Томико оглянулась на остальных. Ее охватило отчаяние. Новая непрочная, как паутинка, но глубокая их с Осденом взаимозависимость придавала ей силы, это она хорошо понимала. Однако, если даже Харфекс теряет голову, кто из остальных сумеет сохранить благоразумие? Порлок и Эсквана закрылись у себя в закутках, остальные чем-то занимались. В позах их было что-то странное. Некоторое время она не могла понять, в чем заключается эта странность, но потом сообразила, что все они сидят лицом к ближайшей лесной опушке. Оллеру, игравшая в шахматы с Аснанифойлом, передвинула свой стул так, что оказалась теперь почти рядом с ним.

Томико подошла к Маннону, который возился с клубком тонких бурых корней, и попросила его проверить, нет ли у них каких-нибудь повторяющихся особенностей. Он сразу ее понял и сказал с необычной краткостью:

— Следим за врагом, э?

— Каким врагом? Что ощущаете вы, Маннон?

Ведь он же психолог, подумала она со внезапной надеждой, и ориентируется среди неясных намеков и озарений — там, где биологи встают в тупик.

— Я ощущаю сильную тревогу с особой пространственной ориентацией. Но я не эмпат. И тревогу эту можно объяснить конкретной стрессовой ситуацией — нападением на члена экспедиции в лесу, а также общей стрессовой ситуацией — моим пребыванием в абсолютно чуждой среде, в связи с которой ассоциации, заложенные в слове «лес», создают строго определенный психический настрой…

Через несколько часов Томико разбудили крики Осдена, видимо, вызванные кошмаром. Она услышала, что его успокаивает Маннон и вновь погрузилась в собственные темноветвящиеся глухие сны.