Слово древней Руси

И когда он это сказал, люди, державшие волхва, отпустили его. Тот же выскочил от них, как олень, и пошел прочь от народа…

(Пермяки просят Стефана поехать в Москву, чтобы в Пермь прислали епископа. В Москве решают, что лучшим епископом будет сам Стефан, крестивший пермяков.)

Об азбуке пермской.

Не только святым крещением просветил, но и грамоте научил он их, книжный разум даровал им, и Святое Писание передал им, тот, кто неизвестную азбуку пермскую создал, и теми письменами книги многие написал, которых они во все времена не имели. До крещения ведь пермяки не имели грамоты и не знали Писания, и совсем не ведали, что такое книги, но только были у них сказочники, что басни сказывали о бытии и о сотворении мира, и об Адаме, и о разделении народов, и о прочем, но больше лгали, нежели истину говорили, и так весь век свой и все года свои растрачивали…

Стефан же создал им грамоту, новую азбуку пермскую сложил. И многие, видя и слыша о нем, удивлялись, не только жившие в Перми, но и в иных городах и землях, даже на Москве, дивились, говоря: «Как он сумел книги пермские создать, откуда ему дана эта премудрость?» Другие же говорили: «Вот воистину философ новый. Был Константин или Кирилл философ, тот создал грамоту славянскую из тридцати восьми букв, так и этот сложил из двадцати четырех букв, подобно греческой азбуке, одни буквы похожи на греческие, другие на речь пермскую; первая же буква — а — как в греческой азбуке…»

Как много лет многие философы греческие собирали и составляли азбуку греческую, и едва составили с многими трудами, и за долгое время едва сложили! А пермскую азбуку один чернец создал, один составил, один сочинил, один черноризец, один монах, один инок, Стефан вечно памятный епископ, один в одно время, а не за много времен и лет, как и они, но один инок, один в уединении уединясь, один уединенный, один одного Бога на помощь призывая, один одному Богу молясь… И так один инок к единому Богу помолился, и азбуку сложил, и грамоту создал., и книги перевел за немногие годы, ибо Бог помогал ему…

Когда же пришел конец жизни его, и время ухода его настало, и пришло время кончины его, случилось ему в те дни приехать в Москву к Киприану митрополиту. Любим им был и сам любил его. К нему же пришел долгим путем советоваться о неких делах священнотайных, и о церковном управлении, и о законоправилах, и о прочих вопросах нужных, которые на спасение людям. И тогда случилось, что он в Москве несколько дней проболел и преставился…

И многие скорбели, тужили о нем, понимая добродетельное житие его, и душеполезное учение его, и благонравные обычаи его; больше же всех его стадо тужило по нему — новокрещеный народ пермский.

(Даже следует плач пермских людей о смерти Стефана и плач церкви пермской, в которых выражается скорбь и подчеркивается роль Стефана, как апостола, принесшего христианство в Пермскую землю.)

Плач и похвала инока написавшего.

Я же, отец господин епископ, хотя и умершему, тебе хочу хвалу принести и сердцем, и языком, и умом; когда жил ты, был я тебе досадитель, ныне же похвалитель; некогда с тобою спорил о чем-то случившемся, или о слове каком-то, или о каждом стихе, или о строке, но теперь, поминая твое долготерпение и многоразумие и благопокорение, сам себя посрамляю и укоряю, сам рыдаю: увы мне, когда преставился ты, тогда среди многих братьев, обступивших одр твой, увы мне, не было меня; не удостоился последнего прощания и конечного прощения, увы мне, какое препятствие меня отторгло от лица твоего… Увы мне, как переплыву это море великое, пространное, широкое, печальное, многомутное, нестоящее, мятущееся? Как проведу душевную свою ладью между волнами свирепыми, как избегу треволнений страстей, погружаясь в глубины зла и потопляясь в бездне греховной? Увы мне, волнуясь посреди пучины житейского моря, как постигну тишину умиления, как дойду в пристанище покаяния? Но как добрый кормчий, отче, как правитель, как наставник, из глубины страстей меня изведи… и мое малое и худое, из уст грешных и скверных выносимое и приносимое, прими похваление…