Слово о полку Игореве

Ранить князя могли только стрелой. Если б войска сошлись врукопашную, у ратников просто не было бы времени скорбеть об уязвленном в шуйцу Игоре. Автор «Слова» тоже не говорит об обстоятельствах этого ранения, но, описывая приближение степняков, дважды упоминает о летящих с юга половецких стрелах: «Идти дождю стрелами с Дона Великого!..», «Это ветры, Стрибожьи внуки, веют с моря стрелами на храбрые полки Игоревы. Земля гудит, реки мутно текут, пыль поля покрывает, стяги глаголят: половцы идут…». Позже Святослав Киевский устами автора «Слова» произнесет: «…стреляй, господин, Кончака, поганого кощея, за землю Русскую, за раны Игоревы…», а Ярославна будет укорять ветер: «О Ветер-Ветрило! Зачем, господин, веешь навстречу? Зачем несешь хиновские стрелы на своих легких крылышках на воинов моего мужа? Мало ли тебе, будучи вверху, под облаками веять, лелея корабли на синем море? Зачем, господин, мое веселье по ковылю развеял?»

Поэт не был участником похода. Это видно по тому, как он описывает конкретную топографическую ситуацию. Он знает, что к Каяле половцы подошли «от моря» (Кончак) и «от Дона» (Гзак). Но тут же утверждает, что дувший во время битвы насильно (то есть навстречу русским) ветер прилетел и с моря, и с Дона: чьрныѣ тучѣ съ моря идуть... ити дождю стрѣлами съ Дону Великаго; се вѣтри Стрибожи вънуци вѣютъ съ моря стрѣлами, на храбрыѣ пълкы Игоревы. Море – это на юго-западе. Но если б ветер был морским, он не доставил бы хлопот русскому войску, когда оно задумало пробиваться к Донцу. Беда была в том, что дул степной, восточный ветер.

Чуть северней реки Белой Калитвы как раз и заканчивается разнотравье и начинаются типчаково-ковыльные степи. Восточный ветер и принес роковую стрелу.

Итак, Игорь форсировал Каялу, а теперь пробивается в сторону Донца, чей левый берег порос дубравами, а по правому – взгорья Донецкого кряжа. Бросок к Донцу по левому берегу Каялы – единственно возможный путь отступления. Иначе – неминуемая гибель на переправе через Каялу. Разумеется, всегда можно найти приемлемый спуск и перейти неширокую речку, но, если враги поджидают тебя и на другом ее берегу, не успеешь перестроиться для отражения их атаки и примешь бой по пояс в воде.

Всю субботу половцы наседали. Русские не дрогнули и стали их теснить, двигаясь, как сообщает Ипатьевский летописец, «вокруг озера». В «Слове» об озере ничего не сказано, но свидетельство летописца задает азимут: поскольку в Поле русские пришли по левому берегу Северского Донца, то Донец справа от них.

На рассвете в воскресенье обратились в бегство ковуи.

Как это могло случиться, если половцы шли «со всех сторон»? По всей видимости, в ночь на воскресенье Гзак с Кончаком сменили тактику. Они осознали слабость Игорева строя и, видя, что русские хотят пробиться к Донцу, пошли на хитрость: расступились, оставляя между собой коридор и создавая иллюзию, что Кончака можно обойти. Гзак атаковал ковуев, прикрывавших Всеволода с напольной стороны, и те кинулись в ловушку. Клещи стали сжиматься, и теперь правый фланг Кончака встретил ковуев, которым ничего не оставалось, как повернуть к югу. Но там – левый фланг Гзака. Мышеловка захлопнулась, и лишь десяток беглецов смогли проскочить между Кончаком и Гзаком и ушли в степь.

«Слово»:

С раннего утра до вечера, с вечера до рассвета летят стрелы каленые, гремят сабли о шеломы, трещат копья харалужные в поле неведомом среди земли Половецкой. Черная земля под копытами костями засеяна и кровью полита, скорбью взошел тот посев по Русской земле. Что мне шумит, что мне звенит давеча рано пред зорями? Игорь полки поворачивает, ибо жаль ему милого брата Всеволода. Бились день, бились другой, на третий день к полудню пали стяги Игоревы. Тут два брата разлучились на берегу быстрой Каялы. Тут кровавого вина не хватило, тут пир закончили храбрые русичи – сватов напоили, а сами полегли за Русскую землю. Никнет трава от жалости, и дерево в печали к земле склонилось.

Схема: бегство ковуев и рейд Игоря