Слово солдата

Когда перед нами показался бруствер траншеи, Матросов мигом лег на снег и положил перед собой автомат. Мы с Таней, естественно, последовали его примеру и замерли на месте, напрягая слух и зрение. Мы знали, что ночью на этом участке траншеи с интервалом в тридцать — сорок минут ходят парные патрульные. Важно сейчас не наткнуться на них. Лежим неподвижно десять, пятнадцать минут, никого не видно и не слышно. Если бы не та самая «инструкция», согласно которой нам следовало обязательно переждать патрулей, то мы давно были бы на той стороне траншеи. Но ничего не поделаешь, установленный порядок надо соблюдать неукоснительно. Таков закон разведчиков, это гарантия успеха.

И вдруг (а это всегда случается вдруг) я услышал ясный и четкий разговор двух вражеских солдат. Я даже вздрогнул от неожиданности, так как мне показалось, что они находятся где-то совсем рядом. Но они шли по траншее снизу вверх и вот-вот должны показаться. Отчетливо слышу, как под ногами хрустит свежий снег. Конечно, это те самые парные патрульные, которых мы ждали. Еще не видимые нами, солдаты, не таясь, спокойно переговаривались между собой и медленно поднимались вверх по траншее. Сердце мое замерло в томительном ожидании чего-то страшного, неотвратимого. Меня почему-то беспокоит Таня — вдруг она испугается фашистов, вскочит и с криком побежит обратно. Но ее слившийся со снегом белый комочек был неподвижен, и я успокоился.

Через снежную пелену пробился розовый огонек, который внезапно блеснул и тут же погас. В том месте, где он появился, отчетливо вырисовывались два серых движущихся силуэта. Вот они, патрульные… Опять вспыхнул огонек, но уже поярче, и я понял, что один из солдат курил. «Нахал!» — подумал я. А еще подумал: какой удобный случай взять их живыми в качестве «языков» и притащить старшему лейтенанту Тараненко. Но нельзя! У нас другое задание. Пусть эти два оккупанта проходят мимо подобру-поздорову, да побыстрее.

Их серые, еле различимые в снежном мареве силуэты еще маячили над бруствером, и я с радостью определил, что траншея в этом месте неглубокая, даже, можно сказать, мелкая, и мы можем ее легко преодолеть.

Патрульные между тем, тяжело ступая, продолжали идти по траншее, негромко обмениваясь короткими фразами. Они чувствовали себя в безопасности и явно пренебрегали элементарными требованиями бдительности. Вот еще раз вспыхнул слабый розовый огонек и, совершив в воздухе затейливый пируэт, исчез в снегу — солдат выбросил из траншеи окурок. «Какой нахал!» — снова подумал я, удивляясь его беспечности и возмущаясь наглости. Знал бы он, что за ними сейчас наблюдают сразу три советских разведчика!

Продолжая разговаривать, солдаты миновали видимый нами участок траншеи и исчезли за ее поворотом. Их говор и хруст снега под ногами еще долго были слышны, но в конце концов затихли. Только снежные хлопья валили с неба без передыху. Недалеко от нас, на взгорье, изредка короткими очередями бил по «нейтралке» пулемет. Ну и пусть бьет, к его стрельбе мы уже привыкли. Ждем команду Матросова, которой почему-то нет. Наконец Сашка вскакивает и, не оглядываясь, усиленно работая палками, чтобы не упасть на крутом уклоне, бежит к траншее. Я тоже встаю на лыжи, ве́рхом обгоняю Таню и тоже устремляюсь к траншее. Так положено по «инструкции».

Мы с Сашкой почти одновременно оказались перед высоким бруствером, только я — выше Матросова по склону. Пока я, присев на корточки, отстегивал крепления, он прижал одной своей лыжей мои обе, чтобы они случайно не скатились вниз. Через несколько секунд я ступаю валенками в снег, хватаю свои лыжи и, держа их в руке, прыгаю на дно траншеи. Здесь тихо и даже уютно. Устанавливаю обе лыжи вертикально к стенке, воткнув их задниками в утрамбованный снег, чтобы не покатились по дну. Даже это предусмотрено подробно составленной «инструкцией»!