Слово солдата

Ход сообщения оказался глубоким. Правда, его дно почти по колено засыпано мягким пушистым снегом. «Завтра гадам придется поработать», — невольно подумал я. Свою связку лыж я держу в левой руке, правой придерживаю автомат, который висит на шее. В таком положении смогу немедленно открыть огонь, если появится в этом необходимость. Идти по узкому и извилистому ходу сообщения неудобно: цепляешься за его стенки то лыжами, то автоматом, то вещевым мешком. Сашка бредет впереди, буравя валенками глубокий снег. Он в любую минуту может столкнуться с фашистами. Такая встреча для нас крайне нежелательна, но мы готовы ко всему. Сейчас на меня возложены две задачи — оградить группу от возможного внезапного нападения врага сзади (вот почему я часто оборачиваюсь, а когда останавливаемся на краткий отдых, то стою спиной к своим спутникам) и своевременно определить, когда кончится минное поле, чтобы немедленно выскочить наверх и встать на лыжи. Но как определить, мне было неясно и тогда, когда готовились, и сейчас.

При каждом удобном случае я высовываюсь из хода сообщения, чтобы прикинуть, где мы находимся, или увидеть колья проволочного заграждения. А кто сказал, что проволочное заграждение будет видно из траншеи? И все же я пытаюсь хоть как-то, с учетом времени продвижения, определить это.

Пока все тихо, и мы, не замеченные и не обнаруженные врагом, двигаемся дальше в его тыл. Сашка, несмотря на усталость, идет ходко. Он понимает, что долго находиться в ходе сообщения нельзя. Он все время идет первым и все время протаптывает нам дорожку в снегу. Ему тяжело, и я слышу его учащенное дыхание. Ничего, пусть потерпит, я не могу его подменить, так предусмотрено «инструкцией». Но как только доберемся до леса — настанет моя очередь идти первым.

Помимо упомянутых мной двух задач, на мне лежит еще одна — постоянно смотреть за Таней и помогать ей. Я был просто поражен тому, как она умело и ловко передвигалась на лыжах. Она, как тень, следовала за Матросовым, не отставала от него ни на один шаг, послушно повторяла все его движения, и за весь переход я не услышал от нее ни малейшей жалобы. Да, там, в нашем тылу, ее основательно натренировали, так что моя помощь ей, в общем-то, не требовалась. Но хватит ли у нее сил до конца выдержать столь серьезное физическое и психическое напряжение? Все-таки она — женщина, а точнее говоря — совсем еще девочка.

Я взглянул на часы. Фосфоресцирующие стрелки показывали, что мы уже двадцать минут идем по вражескому ходу сообщения. Это много, за это время мы должны уже миновать минное поле. Сашка идет не оглядываясь. Я понимаю его — надо как можно быстрее пройти этот участок.

И вдруг я наткнулся на внезапно остановившуюся Таню. В чем дело? Оказалось, ход сообщения раздвоился: одно ответвление резко поворачивало налево, другое — направо. Куда идти? Сашка стоит в нерешительности, не зная, какое из двух направлений выбрать. Я тоже пытаюсь сообразить, по какому из них лучше идти, но ничего не могу придумать. Стоять долго на развилке опасно, надо на что-то решаться, и сержант свернул влево. Таня послушно последовала за ним. Я тоже. Но не прошли мы и полсотни шагов, как увидели еще одно разветвление. Сашка опять остановился в недоумении. Смутная догадка охватила меня. Я протиснулся в узкий проход, шепнув Сашке:

— Подожди, я сейчас.

Так и есть, это никакое не ответвление, а вход в солдатский туалет. Значит, где-то рядом находится жилой блиндаж! Я быстро вернулся и с тревогой прошептал:

— За мной, быстро!

Мы оказались в тупиковом уширенном окопе, и я объяснил, где мы находимся.

— Рядом блиндаж, мы давно миновали минное поле, надо немедленно выбираться наверх, — все так же шепотом сказал я и первым полез на бруствер.

Снегопад немного уменьшился, видимость улучшилась, потянул свежий ветерок. Помогая выбраться из траншеи Тане, а затем и Сашке, потом разупаковывая лыжную связку, я все время смотрел по сторонам, пытаясь понять, где мы находимся и что представляют из себя видимые мною сооружения. Прежде всего я обратил внимание на торчавшую из сугроба невысокую трубу, из которой шел легкий дымок. Это и был жилой солдатский блиндаж, еще бы несколько шагов — и мы бы уперлись в его дверь. Возле блиндажа, на наше счастье, не было часового, иначе он давно бы заметил нас. Правее темнели силуэты артиллерийских стволов. Здесь-то наверняка есть часовые. Скорее, как можно скорее надо убираться отсюда.