Случай в Москве

– Нет, не припоминаю. Наверное, ничего особенного. Да я и был в театре один раз. Второй не захотелось. Жалкое зрелище. Но в зале почти все топотали от счастья и устраивали овации. Были счастливы, что находятся в театре, хотя бы и таком. Как бы нормальная жизнь. Дурачье. Ищите следы вашей мадам Бопра там. И да, Мурин, вы спросили моего совета…

Мурин насупился:

– А разве вы его уже не дали? «Властвовать собой».

Арман хохотнул, отмахнулся.

– Нет. Это было так, замечание. Дружеское. – Он пихнул ногой узел. – В признательность за вашу… Черт, в вашем возрасте ненавидят слово «добрый»… Ладно, скажем: за вашу щедрость. А сейчас – совет.

Он уставился в пол, задумался, собрал руки крест-накрест. Мурин ждал. Арман заговорил как-то вдруг и глухо, точно всматривался не в загаженный паркет, а куда-то далеко-далеко:

– …потом вам не раз будет казаться, что вы делаете это из жалости к погибшему. Или во имя справедливости. Или потому, что это долг живого перед мертвыми. Или потому, что, как сейчас, вам кажется, что это была ваша вина: мол, не подоспели вовремя, не спасли, не сумели. И все это отчасти будет верно. Но только отчасти.

– Я вас не понимаю…

– А вы поймете, – заверил Арман, обернулся. Теперь он снова смотрел Мурину в глаза, взор его горел. – Однажды вы сами это поймете. Я тоже понял, хоть и не сразу. Есть только две силы, что движут людьми в их поступках. Наслаждение или страх. На человеческих монстров мы охотимся прежде всего потому, что это доставляет нам наслаждение. Никогда не обманывайте себя, будто вами движет нечто иное. И тогда, – медленно и веско выговорил он. – Вы его поймаете.

Мурин тоже нахмурился.

– Ни на кого я не охочусь. С чего вы вообще решили, что я веду речь о преступлении?

– Ведь вы сами только что…

– Вы ошиблись. Выходит, для вас я не такая уж раскрытая книга.

Спрыгнул с узенького подоконника:

– Сожалею, что спросил.

– Как вам будет угодно, – пожал плечами француз. – Вы спросили совет. Мое дело – дать.

– Идемте, – направился к двери Мурин.

Француз взял узел и потопал за ним.

Они дошли до площади, название которой Мурин тут же забыл. Представляла она собой, впрочем, скорее пустырь, обрамленный развалинами. Несколько целых домов торчали, как зубы в челюсти старика.

Что пришли они правильно, сомнений быть не могло. Куда хватало глаз, на корточках или прямо на земле сидели оборванные люди. В отрепье угадывались остатки французских мундиров. Большинство имело вид самый унылый.

Мурин отыскал старшего офицера. Поздоровался. Кивнул на Армана.

– Вот. Пополнение.

Он опасался вопросов: где взял? При каких обстоятельствах? Но их не последовало.

– Ступай туда, – по-французски приказал офицер, не глядя на Армана.

– А что, разве регистрировать его…

Офицер остановил на лбу Мурина рыбий взор. Ему не понравилось вмешательство чужака в здешние порядки.

– В смысле? – буркнул.

– Записать его имя, полк, звание и что я его доставил.

– Звать как?

– Арман.

– Вас, – процедил офицер.

– Мурин. Лейб-гвардии гусарский полк.

– А то я сам не вижу.

Офицер едва повернул голову:

– Прошка, запиши француза. Господин ротмистр уж больно настаивает.

«Ах ты говнюк», – подумал Мурин. Его внимание отвлек шум. Два казака с пиками привели колонну из дюжины или около того пленных. Что-то гавкнули. Колонна остановилась. К ней подошли два солдата. Принялись шустро отбирать у пленных барахлишко, у кого еще оставалось. Один вякнул, тут же получил в живот прикладом. Больше никто не роптал – без звука отдавали казакам то, за чем те тянули руки. Мурин подумал, что не для этого отрывал от сердца флягу коньяка. Обернулся к офицеру:

– Настаивает, – повторил на этот раз по-русски. – Еще как. Такой хомут с шеи долой. Теперь это твоя забота. Глаз с этого Армана не спускай. За ним от Кутузова пришлют.

В рыбьих глазах блеснул признак умственной жизни – тревога.

– От фельдмаршала? Зачем?

– У фельдмаршала спроси.

Глаза забегали:

– Когда за ним пришлют?

Мурин смерил офицера взглядом:

– Мне как-то забыли доложить. Лучше за совет спасибо скажи. Другой бы на моем месте пасть открыть поленился.

Мурин лениво потопал прочь. Сердце его при этом скакало кувырком. Он не привык врать.

– Хорошо! – донеслось вслед. – Понял. Спасибо. – И казакам: – Этого не трожь… – Потом обычный субординационный лай: – Почему? По кочану! Потому что я так сказал!

Мурин довольно хмыкнул, но тут же ощутил укол грусти. «Неужели вот так, начиная с малого, постепенно становишься дурным человеком?» Он решил обдумать это после.

А сперва – навести справки об этом как бы французском как бы театре, который развлекал наполеоновскую армию, пока она стояла в Москве.

Глава 6