Случай в Москве

Солдат помолчал, поджав губы. Вздохнул.

– Ладно. Твоя взяла.

Он отошел в сторону к тачке, в которой был навален их инструмент. Чем-то загремел.

– От себя, между прочим, отрываю, – пробурчал. – Сейчас мешков в Москве днем с огнем не сыскать.

Выпростал, встряхнул и протянул Мурину котомку:

– На, сам возись. Нам груши околачивать некогда. К полудню еще мертвяков нанесут.

Солдат повернулся к остальным, которые отставили лопаты:

– Кончай лодырничать. Ишь обрадовались, – беззлобно пробурчал, ибо понимал, что короткий отдых был всем необходим. – За работу, робяты.

Лопаты снова застучали.

Мурин взял мешок с костями за углы, потряс. Обгорелые кости вывалились на землю. Мурин начал с черепов. Один был поменьше, значит – женский. Сунул его в котомку. Туда же отправил ребра. И остановился. Груда костей. Он не знал, где чьи и как их различить.

Вдруг его огорошило: «Ведь ее возлюбленный – тот, кто подарил ей кольцо, – поди, и не знает даже, что она мертва». Какая страшная участь – вечно ждать ту, которая не придет никогда. Сердце его защемило. Вероятно, не будь он сам влюблен, все случилось бы иначе. Но Мурин был влюблен.

– Застопорился? – раздался над головой голос, он все еще был окрашен обидой.

Мурин поднял голову. Старший похоронной команды стоял рядом.

– Вот ты нас зря попрекал. Видишь теперь сам – ни черта теперь не разберешь, где кто.

– Вижу, – признал Мурин: – Я был неправ.

Поднялся. Солдат лопатой сгреб все кости снова в мешок. Завязал. Взял его, взял и котомку. Серьезно посмотрел на Мурина:

– Мой тебе совет. Потом спасибо скажешь. Отпусти.

– Что? – не понял Мурин.

– Был человек – и нету.

Пораженный его равнодушием, Мурин всплеснул руками:

– Никто теперь даже не знает, кто была эта женщина, как ее звали!..

Солдат фыркнул:

– Прям так и никто…

– Кто ж?

– Вчера народ на пожар пялился.

– Где ж их искать? Тех, которые вчера на пожар пялились.

Солдат посмотрел на него с сожалением:

– Куда ж им отсюда деться?

Мурин растерянно оглянулся.

– В подвалах хоронятся, – пояснил солдат. Сунул в рот мизинец и большой палец, громко и коротко свистнул.

Через несколько мгновений доска на одном из подвальных окошек дрогнула, в щель высунулась голова в мещанском картузе. Испуганные глаза остановились на Мурине.

– Только б лучше ты послушал моего совета.

Солдат пошел обратно к ямам, слегка кренясь набок, чтобы уравновесить тяжесть: в одной руке мешок, в другой – котомка и лопата.

Мещанин в картузе выбрался из расщелины и робко подошел к Мурину. Небритое лицо было молодым. Он снял картуз, поклонился не без изящества, пожалуй, даже чрезмерного, бойко зажурчал по-французски:

– Добрый день, господин офицер. Почту за счастье служить.

Мурин испытал замешательство. Все сейчас избегали говорить по-французски. Даже те, кто не умел, отчаянно коверкая, переходили на непривычный им русский. А этот и не думал смущаться:

– Что вам будет благоугодно?..

Всей позой он выражал готовность сорваться с места и исполнить желание господина офицера, в чем бы оно ни заключалось.

– Шарль Жюден, к вашим услугам. Платье дамское и детское.

«Понятно». Вот откуда бойкая любезность. Приказчик модного магазина. Но здесь? Сейчас? Мурин подавил удивление. Платье дамское или детское ему не требовалось, он перешел к делу:

– Дама, которая вчера в этом доме… – Мурин замялся. Он не знал, что она делала в этом доме.

– Которая погибла в пожаре? – быстро откликнулся учтивый француз.

– Вот-вот.

– Ах, бедная мадам Бопра…

«Тоже француженка. Вот так-так».

– Что же она здесь делала?

Темные глаза Жюдена задумчиво остановились на солдатах – те закончили копать, стали складывать мертвых в яму. Старший принес ведро с известью и, отставая на пару шагов, принялся присыпать ею тела. Никаких таинств, которые обычно сопровождают погребение человека, придавая смерти нечто духовное, возвышенное. Здесь, в Москве, она была нага и прозаична. Здесь не хоронили, а просто закапывали гнилое мясо, соблюдая санитарные предосторожности. Француз зябко передернул плечами.

– Что делала здесь мадам Бопра? – повторил Мурин.

Француз пожал плечами:

– Кто-то говорил, была актрисой здесь, при Бонапарте. Сама она помалкивала. Вот и все. А если вы имеете в виду только вчерашний день, то не знаю тем более.

«Врет», – подумал Мурин. Жюден заметил тень недоверия на его лице:

– До войны я здесь знал всех. Всех приказчиков, всех закупщиков тканей, всех модисток, всех закройщиков, всех портных, всех белошвеек. Мы вместе справляли праздники. Один круг, почти одна семья. А теперь… Такое ощущение, что сюда сбились все иностранцы, какие только остались в Москве. А не удрали до войны или вместе с Бонапартом, – добавил он с внезапной злобностью.

– А вы ж сами почему остались в Москве? – полюбопытствовал Мурин.

Жюден отпрянул, смерил оскорбленным взором. «Я думал, вы приличный человек, а вы…» – читалось в глазах. Мурин понял, что ляпнул лишнее. Похоже, что вопрос «Почему вы остались в Москве» относился к той же категории, что и вопрос «Как вы считаете, кто устроил пожар в Москве?». Не хочешь извержения, не спрашивай. Но теперь было поздно. Понеслось: