Случайная тайна от олигарха

Я готова нести ответственность за свои поступки, но за чужую жестокость и равнодушие не намерена! Я слишком эмоциональная — так было всегда, поэтому делаю то, что вполне ожидаемо от

Сотниковой Мирьям Руслановны, а именно, делаю шаг вперед, прежде чем выплеснуть все, что так долго копилось в душе:

— Наследник? — колючим взглядом встречаю взор угрюмых угольных глаз Мансура Шамилевича. — Наследник будет! — резко распахиваю полы стеганого элегантного пиджака. Вещь эффектно падает к моим ногам, открывая взгляд на округлый аккуратный животик. — Только вот, Мансур Шамилевич, не факт, что вы его увидите и примите хоть какое-то участие в жизни моего сына.

Гордо вскинув подбородок, наблюдаю, как смертельная бледность моментально покрывает смуглое лицо, всегда такое высокомерное, с породистыми аристократическими чертами.

Ну, что, съел?!

— Ребенок?! — должно быть, он бы не удивился так, если бы перед ним раскрылись врата ада.

Мансур выглядит не просто ошарашенным, а глубоко потрясённым. Его рука машинально тянется к левой стороне грудной клетки. Не отдавая себе отчета в действиях, он несколько раз с силой трет ладонью через темную ткань рубашки в районе сердца. Взгляд у Садулаева расфокусирован, будто предметы перед ним расплываются, а очертания комнаты плывут.

Только вот удовлетворения от происходящего совершенно не чувствую. И правда, месть хороша, пока ее не совершил.

Оборачиваюсь к Давиду, чтобы заглушить чувство острого разочарования, опалившее с ног до головы, и сразу же встречаю жадный внимательный взгляд темных бархатных глаз. Они смотрят с немым восторгом на мой животик. Давид тяжело сглатывает и из широкой бурно вздымающейся груди вырывается сдавленный звук.

Глухой скрип закрывшейся двери такой отдаленный, будто доносится сквозь толщу воды. От щедрой дозы адреналина в ушах шумит кровь, что бурным потоком рванула по венам.

Во взгляде Давида ВСЕ!

Такой быстро сменяющийся калейдоскоп эмоций, что у меня подкашиваются колени. Ощущение, что ноги они стали вишневым желе — тем самым, что так любила готовить мама на Рождество из сочных отборных ягод.

— Ты это хотел услышать? — несмотря на внутреннее напряжение, выходит дерзко и с вызовом. Даже не скажешь, что у меня внутри все выворачивает наизнанку от страха и неуверенности.

На лице Давида появляется улыбка. Такая странная, что мне ее сложно идентифицировать.

Хищная? Собственническая?!

Руки он до сих пор прячет в карманах.

— Да, — отвечает спокойно, но этот взгляд…

Одно мгновение и — он уже рядом. Так близко, что меня окутывает невесомая, но такая чувственная дымка кедра. Этот аромат на горячей коже Давида всегда заставлял меня терять голову и, похоже, сейчас — не исключение.

— Можно? — не дожидаясь ответа, нетерпеливо, но с поразительным благоговением прикасается к моему животу.

Судорожно выдыхаю, ощущая трепетное прикосновение широкой горячей ладони Давида. Несмотря на плотный шелк платья, она ощущается, словно на совершенно обнаженной коже.

Он прикрывает глаза буквально на пару секунду и в это же мгновение малыш, будто что-то почувствовав, сильно бьет ножкой прямо в раскрытую ладонь Давида. Лицо любимого на секунду искажается, будто от сильной боли, и он делает то, чего я совсем не ожидаю… опускается передо мной на колени.

Это так сильно!

Здоровенный, как гора, жилистый мужчина на коленях.

Прикусываю щеку с внутренней стороны, ощущая, как тут же рот заполняет солоноватый привкус металла. Не хочу испортить этот момент. Ни за что! Ни единым словом, ни единым звуком. Несмело запускаю пальцы в его черные, как смоль, волосы и перебираю прохладные блестящие пряди. Они такие шелковистые. Скользят меж пальцев, словно живой деготь.

— Никогда не отпущу, — хрипло цедит Давид — будто в сваи гвозди забивает. Только вот то, как нежно скользят подрагивающие крупные ладони по моим бедрам вверх, а затем вниз, противоречит тону настоящего диктатора. — Моя.

Давид поднимается на ноги.

Такой высокий…

Обхватываю себя за плечи, машинально поднимая взгляд выше и еще выше, пока не встречаюсь с карими глазами. Ощущаю себя такой бесконечно хрупкой и беззащитной под пылающим мужским взглядом. Теперь он знает все — я в его власти. И как бы я не хорохорилась — малыш тоже.

Легкая улыбка растягивает мои подрагивающие губы.

— Твои женщины будут не рады, — произношу негромко, с щемящей грустью, а у самой сердце трепещет, будто птичка колибри, рвется из груди… больно. Проклятая ревность! Моя улыбка — ничто иное, как сработавшая защитная реакция. В опровержении ей по нежной горящей лихорадочным румянцем щеке ползет большая прозрачная, как кристалл, слеза. Предательница!

Глава 41

Мирьям

Прежде, чем успеваю смахнуть щекочущую слезу, меня опережает нежное прикосновение Давида. Шершавая подушечка большого пальца медленно скользит по щеке, лаская чувствительную кожу, которую уже пощипывает от соленой влаги.

Он хмурит широкие брови, словно силясь вникнуть в сказанное мною секундой ранее.