Случайному гостю

Да, и ещё. Редко кто из мужчин доживает у нас до старости.

Если бы это прочла бабушка, она бы сказала, помимо обязательных «линух» и «звыклые глупства», что видим мы только чужую судьбу, чужие болезни или слабости — своя судьба или участь наших близких скрыта. Неразличима. Как сквозь мутное стекло…

Если это никому не вредит, делай, что хочешь, ведь если это будет злой поступок, он вернется к сделавшему его троекратно.

Окрещённые ножи на столе — к большому несчастью.

Как все-таки странно — я путаюсь в суффиксах, геометрия не смогла оставить в моем сознании сколь нибудь заметного следа, но всё, что продиктовано, как именует бабушкины слова тётка, «галиматясом» — я запоминаю сразу и навсегда…

Стоило мне отвернуться от стола и закончить с салфетками, как нотку оживления внесли тётя Женя и бабушка. Они вошли в кухню с двух сторон. В руках у бабушки был кошелёк. Тётя Женя несла три здоровенных блюдца с тоненько нарезанными лимонами и улыбалась.

— Кто-то скрыжовал[125] ножи? — с порога, подозрительно поинтересовалась бабушка и щелкнула «поцелуйчиком». — Тебе, Лесик, нечего делать?

— Почему это сразу Лесик? — воинственно спросил я, поправляя салфетку в кольце.

Тётя Женя поставила тарелочки с дольками лимона на стол, передвинула несколько мелочей, потрепала меня по волосам и вышла. Она всегда подёргивала меня за седую прядь на макушке, видимо, надеялась вырвать её или инстинктивно, по-парикмахерски — закрасить. Бабушка вздохнула. Из тёткиной комнаты донеслось хихиканье Яны в телефонную трубку.

— Был тут на самоте, — продолжила наступление бабушка, воровато оглянулась на дверь и начертила щепотью правой руки в воздухе некий знак. Запахло озоном, абажур качнулся — круг света проплыл над столом, играя прозрачными тенями от бокалов, ножи вернулись в исходное положение. — Один, — угрожающе подчеркнула бабушка, поправив гемму.

— Я в одиночестве размышляю, — заявил я, двигая вилки. — А вот вы, как посмотрю, играете с ножами…

— Раны Господни! — сказала бабушка. — Я… — и она поддёрнула рукав.

— Их сделали гвоздями… — вставил я быстро.

— Хм?! — отозвалась бабушка. — Такого научили в школе? Но ты скажи — на каком уроке?

— А вам зачем? — осведомился я, подозревая подвох.

— Приду слушать, узнаю новое, — светски сказала бабушка и отбросила прядь со лба — перестала сердиться.

— Вас не пустят, — безапелляционно сказал я и передвинул карпа поближе к центру.

— О! То категорычно, — протянула бабушка и прошлась вдоль стола, из кошелька она достала сухие рыбьи чешуйки и разложила их под тарелки — к деньгам. — Почему не впустят?

— Вы не пионер! — нашелся я, и торжествующе хихикнул.

— Но ты весёлек, — добродушно сказала бабушка и поставила на стол подставку с зубочистками. — Я не пионэр, оттого что я не хлопак. Была бы пионэрка.

— Триста лет тому назад, — подытожил я и ухватил немного паштета.

— Не надо кусочничать — проговорила бабушка, значительно, выделяя букву «ч». — Триста лет назад пионэров брали за янычарув.

— Они и сейчас такие самые. Зверюги. Людоловы, — согласился я.

— Был один… — сказала бабушка, неожиданно оказавшаяся рядом со мной. — Ты ничего не делал… такого… нечестивего? — спросила она многообещающе.

— Да, скрывать не стану, — скорбно сказал я. — Всё началось с того, что меня заставили гладить скатерть…

Вновь раздался звонок, длинный и настойчивый. Вакса чёрным пятном проскакала к двери, перепрыгивая через сваленные в коридоре сапоги. Я опять «посмотрел» и опять всё оказалось скрыто каким-то чёрным и вязким туманом.

— Ничего не вижу, — вздохнула бабушка, поймав мой взгляд. — Одна чарна мгла. Быть может, кто-то родной — от них завше тот мрок в голове.

— Как это точно, просто с языка сняли! — не удержался я.

— Но пойдем попатрулюем, — продолжила бабушка. — Может, кто-то ризыкнул з вертепом. Все ж час колядовать…

Никакого вертепа или чего другого, более-менее интересного, за дверью не оказалось — все же не те были времена.

Припорхавшая к двери сестра моя Яна отперла хрупкую преграду, и на благословленный порог квартиры осторожно ступила кузина Сусанна.

Качнулись помандеры, еле слышный писк долетел из шкафа, заглох фен в ванной, слышно было, как ругнулась тётя Зоня.

— Ужасные новости, Гелюня! — даже не споткнувшись об остатки печати, сообщила Сусанна дребезжащим голоском и ткнула мне в руки сначала перчатки, затем осыпающуюся красивым пухом лисью шубку.

— Иродовы жолнежи однайшли дзецко?[126] — осведомилась бабушка, целуясь с кузиной.

— У меня не поднялся кекс, — взмахнула хрупкой лапкой кузина Сусанна. — Оттого принесла это — и она извлекла откуда-то из-за спины дыню гигантских размеров.

— Ого! — радостно всплеснула перламутровыми когтями Яна.

— Какая прелефть! Прелефть! Лефик, отнефи это в кухню, немедленно.

— Тебе прелесть — ты и неси, — фыркнул я, выплёвывая пух. Яна, обиженно выстроив брови домиком, взяла сетку и посеменила в кухню.