Случайному гостю

— Колоссалный мелон!!! — изрекла бабушка и волнообразно взмахнула рукой прямо перед носом кузины Сусанны — сверху вниз — будто протерла зеркало. Кузина Сусанна дрогнула, покачнулась, но выстояла — провела пальцами по подозрительно шикарной копне волос, оправила жакет, ухватилась за облепленное белой водолазкой горло и спросила сухо и недобро.

— И совсем сошла с ума, да? Ты теперь так встречаешь гостей?

Отведя глаза от бабушки, она поглядела на меня и подобралась поближе, покачиваясь на толстенных каблуках. Я развешивал сердито испускающую пух шубейку в нише-вешалке.

— Лесик… — сказала кузина Сусанна ласковым прокуренным голоском. — Давно с бабушкой тот псыхоз? Ты следи за ней. Она с молодости такая была… Неудержимая. А теперь, смотрю, совсем…

— Я ничего такого не заметил, — уклончиво ответил я.

— Хм, — сказала кузина Сусанна и оглянувшись, внимательно посмотрела на порог, помандер, треснутое блюдце, затем опять на меня, с этаким зловещим прищуром. — Хм!

Бабушка подошла к ней и обняла за талию.

— Коньячку, кузинка? — примирительно сказала она и повлекла Сусанну в кухню, та погладила бабушку по руке. — Не лишнее, Гелюнця, — кашлянула кузина Сусанна. — Так зазябла… Христос рождается…

— Славим Его, — ответила бабушка.

Приёмник, внезапно озаренный «Радио Польским» крутил французскую музыку: Мирей Матье сменила Мари Лафоре с грустной песенкой о несчастной Розалине.

До меня долетел звон хрусталя, дружный «Прозт!!», кокетливое хихиканье кузины Сусанны, бабушкино покашливание… и то, как отхихикав, кузина Сусанна спросила:

— Гелюня, а зачем была та телеграмма? Что то за церемония? Ты забыла телефон? Послала бы Лесика, давно хочу порасспрашивать его про Дар.

Воцарилась тишина, нарушаемая яростным феном в ванной. Дверь в кухню неожиданно закрылась, преодолевая невидимое сопротивление, приёмник захлебнулся песней, фен смолк, и в крошечной паузе я услыхал…

— То обманне, Зуза. Весь Адвент, одна охота. Мгла и морок. Нет сил уже. Такое.

— А я надела каблуки… Как выстою?

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

продолжительная О недолговечности С участием сил тьмы, цыган и Ирода-царя

Чары недолговечны.

В воздухе после них долго стоит устойчивый озоновый запах, так ещё пахнет марганцовка. Гуще разрастается розмарин и остро исходит сладкой кислинкой лимонная мята. Говорят, так она будит воспоминания и сны — исключительно приятные. А ещё, после того как бабушка практикует свою «магию кухонну», всюду пыль. Почти незаметная. Тонкий серый след, просто пелена — убирать её обязан исключительно я… такая честь. Эта пыль плохо стирается с поверхностей и плохо смывается с рук…

Чары недолговечны, и все же они оставляют след.

Я вернулся в кухню; бабушка и кузина Сусанна восседали за столом, разделённые старой супницей с холодным борщом, и хмурились в тарелки.

— Что это вы такие кислые? — поинтересовался я и потрогал карманы брюк — в одном из них лежала карта. «Паж кубков». В другом — прохладный подорожник, скромный листик, частица Девяти трав, помощник.

— Лесик, — начала кузина Сусанна и потрогала серёжку. — Кто тут чаровал в Вигилию? Я вижу всё такое, да. Не верю, что бабушка… Ты знаешь, к чему то ведёт? Вот в семьдесят э-э-э втором году…

— А в веке каком? — мрачно спросил я и потрогал иголку в воротнике.

Кузина Сусанна округлила рот, затем слегка кривовато улыбнулась и воззрилась на бабушку.

— Спаситель родился уже… — сообщила бабушка и также мимолетно улыбнулась. — Давно.

— А электричество?

— Электричество не родилось, — бодренько сказала кузина Сусанна. — Его придумали, но высоко ценю твои шутки. В тёмные дни одни они — спасение.

— И музыка, — как-то туманно сказала бабушка. — Музыка от Бога.

Вороновские под нами, а вместе с ними кто-то ещё, сбоку, разом долбанули чем-то тяжелым по трубам у себя в ванной и в кухне. Дом наполнился стоном и гулом. В кране тонко засвистел воздух.

— Геля! — сказала кузина Сусанна. — Что-то сделай уже. Начнется мигрена и будет страх.

Бабушка задумчиво глянула на нас, поднялась, поддёрнула рукава, подошла к раковине, поднесла ко рту кулак и сказала в него нечто, звучавшее свежо, минимум, при королеве Боне.

Дар распространился вокруг нас, подобный серому шёлку. Прохладный и гладкий.

Я увидел, как обрадовался воде младший Вороновский, несмотря на то, что ему мыли голову. Кто-то выпивший шёл по двору — у таких людей мысли и действия всегда нечёткие, и путника окружали тени… лучше было и не смотреть. И совсем рядом…

На мосту в этот раз царила тишина — не слышно было гусей, воды реки темно и маслянисто переливались под мостом. Ангел застыл в суровой неподвижности: прямой, печальный и укоризненный. Серые плиты были усеяны маленькими красными ягодками, их тормошил вездесущий ветер.

— Рябина! — обрадовался я. — Наконец-то я смогу спросить всю правду!

Прямо из-под моих ног вывернулась лиса, на морде её читалось раздражение, и похоже было, она чего-то сильно опасалась.

— Ты всё блуждаешь… — ворчливо заметила она и постучала по земле хвостом. — А рыцарь…

— В пути, я знаю, — оборвал её я.