Случайные боги. О людях, невольно ставших божествами

«Скажи, на остров с неба ты сошел?» – спрашивает Калибан потерпевшего кораблекрушение Стефано, дворецкого, выброшенного на берег в «Буре». «А как же! С луны свалился. Разве ты не знаешь – я ведь жил да поживал на луне»[16], – отвечает тот. Шекспир увековечил троп [17], столь популярный в век европейских открытий, в рамках которого дикарь умоляет цивилизованного человека: «Прошу, будь моим богом». Во время написания пьесы великий мастер пользовался опубликованными отчетами о путешествии Фернана Магеллана, первого исследователя, совершившего кругосветное плавание. В 1520 году, покидая унылое побережье региона, ныне известного как Патагония, сей португальский капитан увидел нагого великана (3), который танцевал, пел и сыпал на разрисованное лицо песок, о чем сохранилась запись в судовом журнале, находившемся в ведении моряка Антонио Пигафетта. Магеллан отправил на берег своего самого высокого матроса, но тот достал только до пояса гиганту, которого мореплаватели нарекли патагонцем – вымышленным чудовищем с головой собаки, главным персонажем рыцарского романа, вышедшего незадолго до описываемых событий. Моряк затянул песнь и несколько раз подпрыгнул рядом с титаном, давая понять, что пришел с миром, а потом отвез его к капитану. «Встав перед нами, великан изумился, испугался и поднял вверх палец, полагая, что мы явились с небес», – рассказывал Пигафетта. По его словам, в то, что европейцы сошли с небес, верили даже обитавшие в этих неизведанных землях бегемоты. Потом появились новые гиганты: двух из них на борту корабля пленили и окрестили, одного назвав Хуаном, а другого Пабло.

Бороздя воды этого странного нового мира, Магеллан и его команда с облегчением обнаружили, что патагонцы, по всей видимости, обладали определенными представлениями о Боге. У них было собственное необузданное божество, которому они возносили молитвы. Пигафетта писал, что, когда Магеллан заковывал в кандалы их ноги, они приходили в бешенство и взывали к Сетебосу, а на их губах «как у быков, выступала пена». Насколько поняли исследователи, Сетебос был рогатым божеством с волосами до пят, изрыгавшим огонь как ртом, так и пятой точкой. Калибан в «Буре» обращается к этому же богу. Тот факт, что аборигены изначально обладали представлениями о божественности да при этом еще тем или иным образом связывали ее с чужаками, и для Магеллана, и для Колумба стало первым основополагающим шагом к их обращению в христианство. «Они очень доверчивы, знают, что на небе есть Бог, – писал в своем дневнике Колумб, – и ничуть не сомневаются, что мы спустились с небес… они очень быстро повторяют любую молитву, которую мы велим им произнести, и осеняют себя крестом». Попытавшись привить исполинскому Хуану зачатки христианской веры, Пигафетта отмечал, что «имена Иисуса и свое собственное, молитвы “Отче наш” и “Аве Мария” великан произносил столь же отчетливо, что и мы. С той лишь разницей, что у него был на удивление могучий и громкий голос».

Будучи не до конца уверенным, какую именно землю ему удалось открыть, после первого путешествия Колумб тем не менее стал подписываться именем Кристоференс (4), что в переводе означает «несущий Христа». Своим покровителям он сообщил, что материальную выгоду от его путешествия должен извлечь не только он сам, но и идея завоевания Иерусалима, давно ставшего высшей миссией, после чего предложил свои услуги в деле освобождения Святой земли. Капитан пришел к убеждению, что его открытия стали исполнением пророчеств Откровения Иоанна Богослова и что апокалипсиса осталось ждать лишь сто лет. Все больше погружаясь незадолго до смерти в пучину безумия, Колумб обнаружил, что им движет небесный огонь, и составил подборку эсхатологических текстов, в лихорадке ярости назвав ее своей «Книгой предсказаний». В понимании мореплавателя его фамилия не случайно означала «голубя» – птицу Святого Духа. «По океанским волнам подобно голубю Ноева ковчега он нес оливковую ветвь и помазание крещения», – писал о нем сын. В 1498 году, во время третьего путешествия, бросив якорь у берегов нынешней Венесуэлы, голубь вдруг понял, что земля отнюдь не представляет собой идеально круглый шар. На ней было «что-то вроде соска женской груди», – писал Колумб в одном из своих писем. И к самому кончику этого соска, расположенному прямо здесь, они в тот момент и приближались. Все его расчеты указывали, что именно здесь и находился потерянный Эдем. Он чувствовал, что его корабль взбирался вверх по воображаемой груди, и видел, что небо становилось к нему все ближе и ближе. Он был Адамом, отыскавшим дорогу в рай.