— Вы тут еще, — сказала я. — Если бы народ знал, что можно плевать на могилу короля, он бы это делал. А может, и делают уже, те, кого вы оставили умирать.
Мужик отпустил меч и врезал кулаком по подлокотнику. Я махом допила чай и перехватила кружку, чтобы ловчее запустить ему в лоб.
— Народ, — сказал мужик гулко, — должен почитать за честь умереть за своего короля и свои земли.
Моложавый закивал, облизнулся, взял с блюдечка еще сахарок и принялся его грызть, как щенок косточку.
— Народ, — ответила я, опустила кружку, — ничего вам не должен. Это вы ему все должны — и свою жизнь, и все свое время, и все свои мысли, все напряжение сил и ума, как бы сделать так, чтобы народ жил лучше, чем до вас, чтобы оставить после себя наследие, о котором будут вспоминать с благодарностью, а не бродить призраками. А народ не должен вам ничего, ни доброго слова, если сам не захочет, ни кланяться в ножки, ни умирать в войнах, которые вы устроили. Потому что народ, — я выдохнула, отпила чаю, потому что пересохло горло и разболелся вдруг живот, — народ вас не выбирал, вы сами себя рожаете, цари и короли, и строите из себя руку божию и добрых батюшек, которым положено богатство, власть и почет только потому, что родились из правильной матки. И почему-то вы, правильно рожденные, вдруг способны решать судьбы тех, кто тоже не виноват, что родился на вашей земле, и не просил там жить.
— Вы служите потомку моему, — сказал дядька. Лицо его скривилось и сморщилось, как чернослив, но говорил он спокойно, словно рокотали работающий промышленный холодильник.
— Вынужденно, — сказала я, прижав руку к животу. — И мне не понравилось.
— Потому ли, что жизнь, за которую вы так болеете, принадлежит не вам, а повелительнице, а прежде супругу ее? — вставил джентльмен свои пять копеек.
— Да, — сказала я. Около пупка резало и опускалось ниже, словно наружу из меня просилась чашка табаско. Я добавила мстительно: — Ваш сын вас терпеть не может.
— Сын?
— Вот только не надо этого, что если в нем нет вашей крови, то не сын. Вы воспитали его, научили, испортили, как я понимаю, жизнь.
— Он мне не сын. Какое мне дело? Мы хотим передать в новое бытие, которое будет после нашего угасания, не знания свои и ошибки свои, а кровь, — сказал джентльмен, — так положено природой вещей.
— Ну и зря, — только и сказала я, отпила чаю, но он сделал только хуже, я согнулась на диване, уперлась взглядом в ковер и свои любимые домашние тапочки. Дама забрала у меня кружку и погладила по спине.
И даже Лес такой, подумала я. Лес состоит из деревьев. Каждое дерево хочет размножиться до того, как засохнет. Всякое растение и всякое животное эволюционно пришли к тому, что лучше всего тот, кто выживает и чьи потомки выживают. Чьи гены размазаны по биосфере и надолго там останутся. Лес хочет жить, ничего больше. Поэтому он готов был отнять у меня то, чего я хочу больше всего, только бы я помогла ему. Может, вся эта галиматья с секретом истинной жизни, сама истинная жизнь — слаще даже, чем жизнь простая?..
В животе давило, словно готово было разорваться. Дама гладила меня по спине, положила на поясницу прохладную ладонь.
— Вы же… — выдавила я, глянув на нее вполглаза, — там. Не здесь.
— Я умерла, — сказала дама, — магия источника связала и приковала к себе лишь мою часть.
Повезло, подумала я, что я еще могу сказать. С трудом подняла голову, огляделась. Мужик в латах допил чай, куда-то дел кружку и сложил теперь на мече обе руки, джентльмен посасывал очередной кусочек рафинада, — и кто ему их только кладет, — дама с шорохом гладила меня по спине мягкой рукой. Красивая, подумала я. С красивыми женщинами вечно поступают хуже, чем они заслуживают, потому что все хотят, чтобы красивые их любили, а они, как и все нормальные люди, любят только некоторых.
— Я что-нибудь могу… для вас? — спросила я сипло. Живот резало. Нужно было нормально поесть, а не глушить чай.
Дама улыбнулась.
— Ты опять не просишь для себя.
А что мне для себя, подумала я, у меня все есть. Только вот больно… Я согнулась, совсем сунулась между колен и отдувалась. Дышать становилось труднее, словно вместе с воздухом я гоняла в себя и из себя безвкусный кисель.
— Всегда нужно просить силы, — сказал мужик в латах. — Будет сила — возьмешь все остальное. Не будет — враги отнимут и то, что по праву твое.
— Нужно просить богатств, — сказал джентльмен через сахарок. — Девице не нужна слава, славные дела — удел мужей, а вот о пользе хорошего приданого спорить нельзя. Я ошибся, оставив дочери не то наследство. Она не сумела применить его.
— Ваша дочь смелее и вернее всех, — сказала я трудно. Челюсти что-то мешало двигаться. — Только это был не повод взваливать на нее такую ношу. И не надо меня учить. Учителя. Зачем это — сила, богатство? Очень это все вам помогло? Настоящее богатство — это люди, на которых ты можешь рассчитывать хотя бы в чем-то. Которые хорошо к тебе относятся. — Я держалась за живот обеими руками и глядела на этих двоих из-под челки. — Просто не надо быть говном. Тоже мне мудрость веков.