Иногда он принимался искать Веру. Бегал по издательствам, звонил знакомым с телевидения, беспокоил знакомых рекламщиков. Он осторожно выспрашивал, задавал наводящие вопросы. Думал, что никто ни о чем не догадывается, но все отлично понимали и отвечали уклончиво. Самое любопытное, что он так ни разу с Верой не пересекся, не встретился. Ему казалось, что эта красивая женщина приснилась ему, жизнь с ней привиделась. Однажды он зашел в парфюмерный магазин и увидел духи, которыми пользовалась Вера. Сам не ожидая от себя такого поступка, он купил их, принес домой и разбрызгал по дому. Какое-то мгновение он стоял, вдыхая знакомый аромат, а потом взвыл и бросился в ванную. Аркадий никогда так не плакал из-за женщины, а успокоившись, решительно выбросил новый флакон духов, проветрил квартиру, вытащил пылесос и наконец полностью убрал дом. Он выбросил ящик бумаг, старую одежду, щербатую посуду. Ему казалось, что так он освобождает свою жизнь от ненужных и тяжелых воспоминаний.
Если считать, что события в нашей жизни сказываются на судьбе в целом, то получается, что на Аркадия повлияли потери – уход матери и развод с Верой. Он и сам так думал. Он забыл того самого писателя, который первым сказал про талант. Он не помнил свои телевизионные награды и успех книг. Он, искренне считая себя значимой фигурой современной культурной жизни, не подпитывался своими достижениями. Они его не вдохновляли. Конечно, он не забывал о них напомнить другим, но в глубине души всегда тлело беспокойство и чувство упущенных возможностей. Им двигало беспокойное недовольство. Походило оно на пустое раздражение и было совсем непродуктивным. На людях Морковкин часто говорил о необходимости перемен, но что это за перемены и каков должен был быть их смысл, он и сам не знал.
А еще он их боялся. Ему советовали жениться, написать пьесу, снять кино, Морковкин же бегал читать лекции и строчил разную мелочь в небольшие издания. Страх перемен был сильнее недовольства собственной жизнью.
В две тысячи первом году Морковкин поехал в Париж. Он отправился в составе большой группы на книжную ярмарку. Как он попал в число участников, никто не знал. Аркадий терпеть не мог вояжи за границу. Он был согласен на поездку в Сибирь, на Кавказ, на Крайний Север, но только не проходить паспортный и таможенный контроль, судорожно подбирать английские слова, объясняясь с таксистами и персоналом в отеле. Он не любил чужие города и иностранную речь. Он не хотел приспосабливаться к непривычным условиям, улыбаться незнакомым людям. За все время жизни с Верой они ни разу не были на море, не посмотрели развалины Рима и не погуляли по Барселоне. Морковкин категорически отказывался ехать куда-либо. Вера, успевшая поездить до свадьбы, удивлялась, но потом махнула рукой. Аркадий отличался чрезвычайным упрямством. Поездка на книжную ярмарку его тоже пугала, но он ехал не один, и все административные вопросы решались организаторами.
– Ну, я привык, чтобы кто-то договорился, все решил, позвонил, устроил, а мне оставалось только приехать, – любил повторять Морковкин. В случае с парижской поездкой так и было.
В дорогу он собирался тщательно – были куплены хорошие брюки, пиджак в мелкую клетку, мягкие туфли. Дело происходило в сентябре, и, по отзывам, в это время в Париже стояла сухая теплая погода. Морковкин долго думал, как бы украсить свой облик. Ему хотелось обратить на себя внимание какой-то деталью. Свою кепку с пуговкой-кнопкой на макушке он носил уже давно, курительная трубка всегда выглядывала из нагрудного кармана. Но ему хотелось чего-то экстравагантного. Аркадий часами теперь вертелся перед зеркалом – примерял шейные платки, яркие галстуки, вызывающие бабочки. Но все это было чересчур и перегружало уже сформировавшийся образ. Морковкин уже было плюнул, когда вечером, накануне отлета, заскочил в торговый центр. Там, в отделе оптики, он увидел потрясающие очки в тонкой роговой оправе: одно стекло было обычным круглым, второе – квадратным. Поскольку оправа была тонкой, а очки имели классический размер, различие стекол не сразу бросалось в глаза. Но, раз посмотрев на человека в таких очках, оторвать взгляд уже не представлялось возможным – так они меняли облик.
Морковкин тут же поинтересовался, есть ли еще такая пара.
– Всего три пары. И стекла в них – минус два. Они на заказ делались, но когда пришли, клиент отказался забирать. Он заказывал оправу синего цвета, а пришла коричневая.
– Зачем же ему такие необычные очки? Кто такое мог заказать? – поинтересовался Морковкин.
– Фрик какой-то. Крутой, надо сказать. У него трость с серебряным набалдашником и полосатые брюки, а туфли с гамашами.
– Это же надо…
– Очки – это самый говорящий аксессуар, – профессионально затараторил продавец, – вы даже не подозреваете, как много могут они рассказать о человеке…
Морковкин жестом его остановил.
– Заверните все, – скомандовал Аркадий, – вот это удача! – Он был в восторге от находки.
Рано утром все собрались в Шереметьево. Один из спутников, увидев Аркадия, воскликнул:
– Шикарно выглядишь!