Слуга господина доктора

Я бы злоупотребил Твоей доверчивостью, если бы начал от Рюриков. Моим гербам дай бог лет полтораста и то гербы — слова доброго не стоят. Начну с безымянной пращурки Ечеистовой, девицы веселой, происхождения прямо скажем не патрицианского, а самой что ни наесть темной крестьянки, хотя, будем предполагать, годами юной, приятной лицом, во многом одаренной — иначе быть не могло, как мы заключим из ее биографии, и, главное, редкостного везения. Дело было во времена, которые мне проще назвать незапамятными, чем рыться в метриках, при государе Николае I, еще до отмены крепостного права, пожалуй, весьма далеко великой реформы. Пращурка Ечеистова была натура не робкая, сметливая, любительница рискованных предприятий, из которых, судя по всему, выходила завсегда сухой — все от необыкновенного везения. Оставшись в сиротах, после того как родители ее, зажиточные крестьяне, умерли оспой, она, без надзора и незамужняя, раздумывала об устройстве юной жизни. По большей части она, будучи девкой ленивой, строила планы, развалясь на топчане. Ее глаза, более полные чувством, чем мыслью, скользили по печным изразцам, иконам, мухам, покуда девица размышляла о грядущих радостях безнадзорной молодости. Блаженство, которое она предвкушала, по правде сказать, меньше всего было связано с какими-либо определенными обстоятельствами. За два года со смерти родителей хозяйство пришло в упадок и при всей своей обширности приносило мало дохода. Размышляя, как бы поправить дела, девица Ечеистова рассудительно пришла к выводу излишки продать, а вырученный барыш вложить в лотерею. Многие, не знавшие крайней везучести молодой особы, находили этот шаг опрометчивым. Так Ечеистова обменяла двух лошадей, сарай, курятник и несколько дворовых строений со всем содержимым на радужный билет, который с молитвой засунула за образа.

К розыгрышу она явилась после бани, мытая, в свежем сарафане, нарумянив щеки ягодами волчьего лыка. Ей достались деньги немалые — вторая премия. Она, сверкая глазами, припрятала пачки с печатью кассира в потайной кушак на голое тело и, видимо сообразуясь с заранее продуманным планом, поплыла в Саратов, где в ту пору сильно играли. Я позабыл сказать, что дело все происходило на Волге, ввиду города Кимры. Сколько времени провела нуворишка в казино, остается домысливать, как и многое в этой истории. Фактом, который зафиксировала провинциальная пресса, остается, что девушка, которую, если бы не выигрыш, всякий упрекнул бы в легкомыслии, стала завидной невестой Поволжья, и не только в своем сословном кругу. Выкупившись на юрьев день из барской кабалы, девица купила дворянство и пароход — два предмета ее затаенных мечтаний. Судно осуществляло каботаж по нуждам братьев Френкель, имевших в Кимрах представительство. Сама Ечеистова, выйдя уже из лет ранней юности, но все еще юридическая девственница, каталась на нем вниз по матушке по Волге неизменно пьяная, в сопутствии цыган, медведя, жидовского оркестра, актеров и прочих приживалов, необходимых барыне для оптимистического самоощущения.

Пароходство Ечеистовой стало притчей во языцех, консервативные Кимры были возмущены, пресса учинила кампанию по травле речного извоза, но робкую и хилую ввиду маломощности города. В то же время многие заискивали в щедрости барыни и кормились ее столом. Веселый пароход многих сбил с пути истинного — попав на него однажды, волжане уже не могли не прийти и вдругоряд и еще раз. Буржуазные мамочки пугали детей сказками о пароходе — чрезмерно ужасными, а оттого не убедительными. Чем больше было возмущение в городе, тем популярнее становилась барыня Ечеистова в кругу волжских дуроплясов. О приближении парохода затаившиеся злобно Кимры узнавали по гудку — самому зычному на реке — и нестройному вою матерных песен. У Ечеистовой пили все:

скотники пили до свинского образа

барышни — до потери чувств

вагоновожатые напивались в дрезину

звонари — в дребодан

младенцы — в сиську

мужеложцы — в ж…пу

лекари — в сопли

портные — в лоскуты

башмачники — в стельку

попы — до положения риз.

Сама Ечеистова пила со всеми и больше всех целокупно.