– Я назвал тебя вором, когда увидел в твоих руках дорогую мне вещь и решил, что ты взял ее специально, чтобы наказать меня. Так делал один мой знакомый: ломал дорогие мне вещи, когда был на меня сердит. Но ты – не он, и я прошу прощения за свою ошибку. Сможешь ли ты меня простить за эту малость? Или в голове составляешь список всех прегрешений, будто адский судья?
– Нет, – Сун Цзиюй даже слегка растерялся. Ху Мэнцзы попросил прощения? – Но разве дело в мече? Ты назвал меня предателем, заглянув в мои воспоминания. Что ты там увидел? – он дернул уголком губ.
Он думал, что Ху Мэнцзы снова станет издеваться, но тот, отодвинув занавеску, долго изучал луну, прежде чем заговорить.
– Я почувствовал горечь твоей вины. Увидел, как наяву, разочарование на лице твоего Лун-гэ. Разочарование, которое отпечаталось в твоей памяти клеймом. Вот и все.
Сун Цзиюй отвернулся, вперившись в рябь на воде.
– Я и правда его предал, – медленно сказал он. – Донес на него за растрату… Всю жизнь я боролся с несправедливостью, а человек, которого я любил, на которого равнялся, оказался нечестен… Но разве я лучше?
Он замолчал, поняв, что изливает душу перед тем, кто вполне способен обернуть это знание против него.
Впрочем, важно ли это? Чем застыдишь мертвого?
Но Ху Мэнцзы и не пытался стыдить. Взгляд его, обращенный к луне, был полон свежей, острой печалью, не похожей на меланхолию мастера Бао.
– Лучше или хуже… разве об этом речь? Смог бы ты быть рядом с ним, каждое мгновение предавая себя? – он обернулся к Сун Цзиюю. – Это сводит с ума.
Сун Цзиюй вздрогнул: ему вдруг показалось, Ху Мэнцзы знает, о чем говорит, знает в точности.
– Я мог просто уйти, – выдавил он. – Уехать в какой-нибудь Чжунчэн сам, оставить его в покое… Но я всерьез пекся о благе государства, понимаешь, лао Ху? – он усмехнулся зло и горько. – Я счел, что Лун-гэ должен ответить за свои проступки.
– И ты не подумал, что он может оказаться сильнее тебя? Что он может отомстить? – глаза Ху Мэнцзы зажглись странным, болезненным интересом, он даже подался вперед. – Почему ты об этом не подумал?
– Я думал… – Сун Цзиюй глубоко вдохнул. – Но не верил.
– Ты думал, он сдастся из любви к тебе?
Сун Цзиюй резко помотал головой.
– Сдайся он, я тоже не смог бы себя простить. Не знаю, на что я рассчитывал. По дороге в Чжунчэн я все ломал голову: был ли способ разрешить все… иначе? Чтобы никому не было больно.
Ху Мэнцзы вдруг рассмеялся, искренне и весело.
– Даже будь такой способ, тебе его не отыскать. Слишком ты прямолинейный и резкий.
Сун Цзиюй отвел взгляд. «Ошибка на ошибке, Юй-эр».
Он будто наяву услышал ласковый голос Лун-гэ – и вздрогнул.
– Значит, моих воспоминаний ты толком и не видел, тебя разозлило, что я взял вещь без спросу. Тот меч… – начал он, желая переменить тему, – чей он?
Ху Мэнцзы пренебрежительно усмехнулся.
– Разве ты не поклонник моих стихов? Скажи сам.
– Я не собираюсь играть в загадки. Раз ты был близок с наследным принцем, рискну предположить, что и клинок его, – холодно отозвался Сун Цзиюй. Ему не понравилось называться «поклонником». Ему просто нравились ловко и со вкусом сложенные строки. Вот и все.
Ху Мэнцзы рассмеялся, в этот раз – слишком громко, будто хотел заглушить что-то.
– Сам задал вопрос, сам же ответил. Приятно болтать со следователем!
Пожалуй, вышло грубовато, а ведь он вовсе не хотел ранить… Проклятье, почему так сложно? Уж лучше бы ненавидеть его всерьез, чем по-прежнему желать дружбы.
Сун Цзиюй отвернулся. Впереди уже виднелись огни города.
– Не знаю, зачем ты вытащил меня сюда, но давай хотя бы поищем оставшиеся обломки, – пробормотал он. – Поплывем вдоль берега, их наверняка прибило к камышам. Хоть свечение и слабое, даже в темноте они…
Ху Мэнцзы фыркнул.
– Присмотрись, призрак-неумеха. Что такое темнота для того, кто обретает силу в ночи? Я вот вижу кое-что…
Оттолкнувшись от борта, тигр с громким плеском нырнул в воду. Лодку шатнуло так, что лис на корме едва не уронил весло.
Сун Цзиюй склонился над водой; закрыл и открыл глаза, уговаривая себя: я призрак, я могу видеть в темноте…
Ночь посветлела вокруг, словно лунный свет усилился в десятки раз. Сун Цзиюй увидел плывущего тигра – крупную лобастую голову с прижатыми ушами, полосатую спину. Река тоже будто стала прозрачной, и какие-то твари разбегались от Ху Мэнцзы, изо всех сил шевеля щупальцами и плавниками.
У темного края этой прозрачности, у берега, чернели неровными пятнами останки «Алой лилии». Самые крупные уже выловили, но эти, мелкие, дрейфовали по поверхности реки, и местные духи шарахались от них, словно дерево еще горело.
– Подойти ближе? – спросил лис, скривившись.
– Да, – велел Сун Цзиюй.
«Странно, – подумал он, разглядывая обломки. – Часть из них лежала на берегу, словно гигантская волна выбросила их; повелитель реки уж точно может управлять водой, а значит, избавиться от них не составляло ему труда. Но зачем-то он потребовал магистрата. Чтобы тот увидел?..»
– Лао Ху, – позвал Сун Цзиюй. – Мне нужно поговорить с речным драконом.
Тигр вышел на берег, встряхнулся, как большая собака, разбрасывая фонтаны брызг.