Слухи

– Знаю, – обреченно ответил муж. – Нэнси что сказать?

Я подумала.

– Скажи правду, только предупреди помалкивать. Пусть всем говорит, будто я поехала проветриться.

Я собиралась вернуться вечером, но вмешались обстоятельства. Когда поняла, что мне придется задержаться, я отправила мужу новое сообщение, написав, что люблю и скоро приеду.

Бен наконец повернулся и поставил передо мной чашку мятного чая. Отодвинув стул, он сел, внимательно глядя на меня.

– Будь добра, начни с самого начала.

Я даже не знаю, когда это началось. Может, двадцать два года назад, когда мне было четырнадцать лет, или еще раньше, когда мне было пять, и маленькая Грейс Гудвин сунула голову в домик на детской площадке и спросила, почему я плачу.

– Не волнуйся, я стану твоей лучшей подругой, Анна, – заявила она. – Я уже дружу с Катриной Мур, но теперь буду дружить с тобой. – Она окунула пластмассовые тарелки в пластмассовую раковину и сполоснула в воображаемой воде.

Не знаю, куда делась потом Катрина Мур, я ее едва помню, но Грейс оказалась верна данному слову и действительно бросила Катрину и стала дружить со мной.

Я воспряла духом. Оказывается, я кому-то нужна! Вскоре мама ушла из дому, и мне не хотелось вновь лишиться чьей-то заботы. Я ухватилась за Грейс как за спасательный круг, а она делилась со мной буквально всем. Правда, в ответ, как я скоро убедилась, я должна была делать то же самое. Когда в четвертом классе Джули Бучер пригласила меня в Полтонс[1], Грейс сказала, что обидится, если я поеду.

– Анна, это нечестно. Меня она не пригласила, так мне что, оставаться? Мы тебя везде с собой берем, а твой папа меня – никуда!

Я сочла, что Грейс права. Конечно, это несправедливо по отношению к ней. Мне очень хотелось в парк Полтонс, и Джули была хорошая девочка, и вообще мне было приятно, что меня заметили и пригласили, но я отказалась. Через месяц Кэтрин скрепя сердце согласилась нас туда свозить – после того, как Грейс ее порядком достала.

Но вряд ли Бена интересовало далекое прошлое, поэтому я начала с того, что случилось в среду, когда наша компания стала разваливаться.

Мы сидели в пабе, когда приехала Грейс. По ее улыбке я поняла, что она растерялась, но мне было безразлично – я вообще не хотела ее приглашать. Мы собирались пообщаться вчетвером, но Грейс около школы старалась встать поближе к нам, подслушивала и комментировала наши планы.

Незаметно оказавшись рядом, она вступила в разговор:

– В будний день – и по злачным местам? Какие вы озорницы. – Ее улыбка показалась мне слишком старательной, чтобы быть искренней. – Когда идете?

– В среду, – ответила Рейчел. Кейтлин смутилась не меньше меня – она даже начала грызть ноготь. Я заметила, как к нам решительно направилась Нэнси. Возникшее молчание было мучительным; все смотрели на меня в ожидании решения.

– Я думала, ты не успеешь найти няню, – произнесла я.

– Отчего же, я успею! – просияла Грейс. – С удовольствием посижу с тобой в пабе.

Три месяца я держала ее на расстоянии, лавируя между ней и своими тремя хорошими подругами, которым Грейс не особенно нравилась. Нэнси ее сразу раскусила.

– Анна, ты должна мне сказать, что с ней такое, – настаивала она.

– В смысле?

– Ваша дружба тебя угнетает. В ее присутствии ты ведешь себя иначе, поступаешь вразрез со своими желаниями.

Нэнси была права – я не хотела идти в гости к Грейс и есть макароны с сыром, но как я могла в этом признаться? Как сказать кому-нибудь правду, если Грейс знала о самом страшном моем проступке? Мне оставалось лишь разыгрывать безразличие – я-то знала, кто такая Грейс.

Я начала это понимать, когда она уехала в Австралию. Однажды меня будто молнией поразило: я солгала полиции и не сделала для Хизер ничего, потому что Грейс мне так велела.

Все, в чем я винила себя, – если бы я вызвала полицию и отправила сразу помощь, Хизер могла остаться в живых, – тщательно контролировалось Грейс.

Я оттолкнула чашку с чаем, так что она проехалась по столу. Я выбрала мятный, чтобы успокоить нервы, но запах вызвал у меня тошноту, потому что я вспомнила про паб «Старая Вик» и про все события, изменившие привычный уклад жизни.

Последние три месяца я жила на грани нервного срыва, смертельно боясь, что Грейс кому-нибудь расскажет о той ночи. Но лишь в последние две недели у нее в разговоре начали проскальзывать фразы: «Ты хотя бы иногда думаешь о Хизер, Анна? Ты сожалеешь о том, что мы сделали? Я сожалею».

– Продолжай, – попросил Бен, и я сосредоточилась на вечеринке в пабе.

– Я позабыла свою норму, – призналась я. – Лучше было сохранить трезвую голову – так и знала, что вечер закончится скандалом.

Впервые мы куда-то выбрались после дня рождения Бена, и я ждала, что после нескольких бокалов начнутся ссоры, тайные признания и вопросы. Пока я только Бену рассказала о том случае, свидетелем которого невольно стала.

Я взяла чашку, сделала маленький глоток и поморщилась: пакетик пробыл в воде слишком долго, чай стал горьким. Однако во рту у меня пересохло и хотелось пить.