Состояние раскола обнаруживалось не только в искусствоведческих сферах, но и по части взаимоотношений художников и государства. Попытки цензурных властей подчинить задачам пропаганды и упорядочить набор художественных тем и сюжетов вызывали ненужное раздражение и оппозиционность в творческой среде. Так, еще в самом начале войны в газете «Речь» вспыхнула полемика по поводу приостановки выпуска журнала «Старые годы». Художникам начинало казаться, что в условиях войны в них перестали нуждаться. А. Н. Бенуа возмущался по этому поводу: «Одно из двух, или искусство есть нечто великое и святое, полезное и необходимое, или это игра, которой забавляешься, пока все обстоит благополучно, и которая вдруг может потерять смысл, когда в жизнь вступают вопросы истинно-серьезного смысла»[1633]
. В 1914 г. был арестован только вышедший из печати сборник «Рыкающий Парнас», иллюстрации для которого выполнил П. Филонов. Его рисунки были названы «непристойными» комитетом по делам печати (в свое время Н. Гончаровой пришлось доказывать в суде, что ее работы не являются порнографией). Неприятие властью и частью общества новых направлений в искусстве усугубляло конфликт и предопределяло уход в оппозиционность, революционизацию наиболее перспективных художников-новаторов. Не случайно большинство из них приветствовали события как Февраля, так и Октября 1917 г., — принцип уничтожения старого ради построения нового мира был созвучен их философско-творческим исканиям, но сказывался и предшествующий опыт противостояния с цензовыми ограничениями царской России. Вместе с тем революционность художников и даже их участие в политических акциях не всегда имели партийную основу. Показательно, например, что в 1917 г. П. Филонов сначала был избран председателем Солдатского съезда в г. Измаиле, а затем стал председателем Исполнительного военно-революционного комитета Придунайского края. Местные большевики первоначально считали его «своим» и предложили ему вступить в партию, на что художник ответил, что давно уже является членом партии — «Партии Мирового Расцвета». Обескураженный «товарищ»-большевик впоследствии вспоминал: «Мне до сих пор остались неведомы ни эта партия, ни ее программа, но что мы все хорошо после поняли — это то, что он не раз в трудные минуты нас обманывал». В конце концов пути революционных художников-авангардистов и революционной советской власти разошлись.