Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

И. Шевеленко, исследуя творческие противоречия художественных элит России начала ХX в., обращает внимание на оппозицию двух условных направлений: «космополитического» (выраженного в первую очередь «Миром искусства») и «национального» (реализованного в авангарде)[1625]. Д. Бурлюк в статье «„Дикие“ России», написанной для немецкого сборника творческого объединения «Синий всадник», одним из организаторов которого был В. Кандинский, подчеркивал архаическую природу авангарда, не столько связанную с новомодными направлениями французской живописи, сколько уходящую корнями в искусство древнего мира. В другом случае Давид Бурлюк и его брат Владимир прямо заявляли: «наше искусство национально». Обращение к национальной фольклорной традиции отчасти было результатом переосмысления европейского примитивизма и фовизма, приведшего к открытию русского неопримитивизма, с другой стороны, как оригинально заметила Т. Горячева, являлось реакцией на европейский дискурс об «азиатской России», который русские художники-теоретики попытались представить в качестве «органической принадлежности к самым разнообразным пластам культурной традиции Востока»[1626]. В условиях происходившей в России социокультурной модернизации поиск национальных основ культурной идентичности становился закономерным явлением общественной жизни. В этом ракурсе начало Первой мировой войны совпало с поисками национального искусства: мировой конфликт, на первых порах приведший к всплеску национально-патриотических чувств среди интеллигенции, стал поводом для дальнейшего развития фольклорных мотивов русского изобразительного искусства и обращения к архаичным образам, в связи с чем и произошло отмеченное сближение «западников»-бубнововалетовцев со «славянофилами» — участниками «Ослиного хвоста». Как уже говорилось, выставки, организованные «Миром искусства», также включали представителей разных художественных направлений, что подразумевало их сближение на общей платформе национального искусства. В этом плане война, давшая объективный толчок к развитию национально-патриотического дискурса, вопреки заявлениям Маковского, способствовала преодолению прошлых споров и поиску точек соприкосновения между бывшими идейными оппонентами. Добавим, что Лентулов не только использовал мотивы лубка в станковой живописи, но в 1914 г. активно сотрудничал с издательством «Сегодняшний лубок», рисуя юмористические лубочные картинки на военные темы. Можно сказать, что в визуальном пространстве России периода мировой войны происходила некоторая архаизация образов, обращение к архетипическим пластам сознания, что имело как предпосылки, связанные с развитием художественных направлений, так и психологические причины — актуальные реакции на войну, мыслившуюся в мистико-эсхатологическом контексте.

Искусствовед Я. А. Тугендхольд, ранее ругавший бубнововалетовцев за следование французской моде, пересмотрел свои взгляды после посещения выставки «Художники — товарищам воинам», проходившей с 30 ноября 1914‐го по 11 января 1915 г., организованной Союзом художественных обществ. На выставке были представлены практически все направления живописи: «Вообще, заблуждением была оценка живописи „Бубнового валета“ как беспочвенной французомании. Достаточно взглянуть на „Хлеба“ и „Бананы“ Машкова, чтобы увидеть в них исконно русскую, лубочную, веселую любовь к колерам. Она есть и у Кончаловского, и у Федорова, и у Лентулова, и у Мильмана»[1627].