Служебный гороскоп

И я снова погорел. Первым у меня стоял оптимист, лучезарный, розовощекий бодрячок. У моего соседа умерла жена, мне нужен был для солидарности пессимизм, ну хотя бы плохонький и тоненький, как долька лимона, а на моем лице сиял банальный оптимизм, взгляд был уверенный, здоровый, противный.

— Чего нам грустить? Мы-то, во всяком случае, живы и пойдем дальше. Посмотрите, как сияет солнце! Долой печаль! — твердил я соседу и был сам себе противен, но перескочить через маску, как через голову, не мог.

И тогда я понял, в каком порядке ни располагай маски, это ничего не дает. Маска должна оставаться неподвижной, а жизнь подстраиваться к маске, видоизменяться и гармонировать. Если у меня на лице ужас, значит, и вокруг должен быть ужас. У меня грусть — пусть все грустят, у меня радость, ну что ж, смейся, пой, танцуй.

Я надел трагическую маску и заявил людям:

— Жизнь ужасна!

Челюсти людей смыкались, глаза тускнели, они поднимали воротники и уходили в себя.

Я надевал комическую маску и восклицал:

— Черт побери! Почему вы так грустны?

— Жизнь ужасна.

— Напротив, она прекрасна, смейтесь вместе со мной, танцуйте!

Только они начинают перестраиваться, я р-раз — срываю комическую маску, и вот я уже пессимист, равнодушный и неуверенный в будущем, говорю о бренности земного существования.

Они не могли за мной угнаться, потому что маска — это маска, а лицо есть лицо. Человеческие чувства, как гири, держали их за ноги.

А однажды, я помню, это было утро, я вышел на улицу в трагической маске и увидел у всех на лице доброкачественный стопроцентный ужас. В ту же минуту я сменил маску на паяца. И они стали паяцами, даже обогнали меня на долю секунды. И тогда я понял, что они тоже надели маски. А ведь я так ждал от них искренности!

МЕРИН ТЕМП

Пришлось тов. Чижикову А. И. совершенно случайно прочитать исторический факт: будто император Калигула, насмехаясь над древнеримским сенатом, ввел в него своего любимого коня, где тот и заседал на полных правах.

У тов. Чижикова А. И. тоже был любимый коняга, конечно, не собственный, а приставленный к учрежденческому буфету с функцией перевозки продуктов на телеге. Звали его Темп, и был он мерином. Вскоре тов. Чижиков А. И. издал приказ:

«В связи с выслугой лет и безукоризненной службой, а также учитывая охрану природы, назначить мерина Темпа моим замом. Зарплату выдавать овсом. Приказ зачитать во всех подразделениях».

Наутро тов. Чижиков А. И., как триумфатор, въехал в учреждение на коне. «Он на нем уже ездит», — шептали все. Конечно, это был дерзкий выпад в адрес замов: тов. Чижиков А. И. хотел подчеркнуть, что замы глупы, как сивый мерин. Темп был именно такой масти. На двери повесили табличку: «Тов. Жеребцов». Конь стоял и целый день жевал овес. Его приносил кучер к началу рабочего дня, сыпал на стол, оставлял воду, и целый день в конторе раздавалось ржание: зам работал, зам оправдывал свою зарплату. Иногда входила секретарша и вносила на подпись какие-то бумаги, но Темп их тоже съедал, что шло на пользу дела. Вскоре состоялось расширенное совещание с участием всего командного звена. Собрались в конференц-зале. Директор сел в президиум, поставил по левую руку от себя Темпа, но все чувствовали, что он уже его правая рука. Начались прения по вопросу подготовки к ответственному совещанию. Спорили до хрипоты. Мерин Темп молча кивал головой в знак согласия и вдруг заржал так, что открылись форточки.

— Что ты ржешь, мой конь ретивый? — спросил тов. Чижиков А. И.

Кучер, стоявший навытяжку рядом с мерином, так перевел его ржание:

— Темп спрашивает, к какому совещанию вы готовитесь?

— К тому самому, на котором сейчас сидим.

Третий зам заржал еще громче. Кучер перевел:

— Какой смысл обсуждать его подготовку, если совещание уже идет? Чего переливать из пустого в порожнее?

Стало тихо. Тов. Чижиков А. И. откашлялся и сказал:

— В самом деле, товарищи! Мерин Темп прав: это же типичная абракадабра. Зачем готовить совещание, если оно уже идет? Его прекрасно можно подготовить и тогда, когда оно кончится. Прошу всех разойтись по рабочим местам и заняться полезным делом. Выношу благодарность третьему заму за трезвость взгляда и озабоченность судьбами родной организации.

Спустя полчаса Темп был переведен во вторые замы с удвоением порции овса. Вновь созвали совещание по подготовке совещания. И опять ораторы жгли глаголом сердца, принципиально обговаривали каждую мелочь: повестку дня, регламент, реплики из зала, вопросы докладчику, количество и качество аплодисментов.

Не дождавшись, когда ораторы перестанут жевать жвачку, Темп отчаянно заржал.

— В чем дело, товарищ? — забеспокоились присутствующие.

Кучер перевел:

— Он спрашивает: о каком совещании идет речь?

— Как о каком? О вчерашнем.

Мерин фыркнул и лягнулся. Кучер переводил:

— Он говорит: зачем его готовить, если оно уже прошло? Зря время теряете.