Служили два товарища...

На главной улице не было ни мальчишек-газетчиков, ни мальчишек чистильщиков обуви, ни маленьких толп у кинематографов. И только две-три босоногие цветочницы продавали поздние георгины, будто склеенные китайцами из пестрой бумаги, и сонные, молчаливые астры. Улица в этот день была загадочно пустой.

Вдруг сверху, по боковой улице, спускавшейся на главную, скатилась с музыкой и шумом гайдамацкая часть. Впереди шел пан бунчужный в широченных шароварах и мягких сапожках, легких, как у балерины. Ладонь на темляке кривой сабли. Огромная папаха с желтым верхом лихо свисала с бритой головы. За ним дудел и барабанил оркестр. А за оркестром шло воинство. Никогда я не видел такого ослепительно красивого войска, напоминавшего времена Запорожской Сечи.

Оно появилось к лету почти по всей Украине.

Я с восхищением смотрел на курень гайдамаков, проходивший мимо нас.

Коля был почему-то другого мнения. Он плюнул и сказал вслед:

— У, собаки!

Мы пошли на Печерск мимо маленького уютного театра перед фонтаном. По лесенке с железными перилами, какие бывают в горах, поднялись к знаменитому во всем городе дому с чудовищными лепными зверями. Всем было известно, что дом этот заколдован; владелец его повесился, и все старались не проходить мимо него вечером. Потом мы прошли тихими зелеными и пустыми улицами Липок. Тут нам встретился отряд юнкеров и несколько патрулей. Все куда-то спешили. Только мы не спешили и садами выбрались к Печерску, а там — к Арсеналу.

У входных тяжелых ворот стояли три воза, укрытые брезентом, и от них по всей окрестности разносился чудесный дух свежеиспеченного хлеба.

Дед-сторож ругался с тремя тетками, сопровождавшими возы.

— Говорят же тебе, старый черт, хлеб везем, — кричала одна из теток. — Небось жрать захочешь — почешешься.

— Ну, не захватили пропуск. Беда какая! — кричала та, что помоложе.

— Сложу я полномочия, бисово племя, нехай вас черти забодают!.. — сумрачно ворчал дед, будто речь шла о королевских полномочиях. — Весь день и ночь так и ходят, так и шастают без пропусков. Чего там у вас стряслось?

Собака сторожа, черная старая дворняга с серой мордой и оборванным ухом, высунулась из сторожки и гавкнула для порядка раз-другой.

— Уймись, Стрелка, цыц! — сказал дед. — Только тебя тут не хватает!

Тетка между тем отворила тяжелые чугунные ворота, и возы с хлебом заскрипели по булыжникам.

— Дедушка, — сказал Коля, — у меня здесь дело. Вы же меня знаете. Я Боженков сын, а то — мой дружок, он еще маленький, ему пропуска не надо.

— Знаем, какое дело, — сердито сказал сторож. — Проходи, и чтоб больше я тебя не видел. Голову с меня снимут за ваши дела!

Стрелка посмотрела на нас подозрительно, но, помня наказ хозяина, не стала лаять.

Мы вошли в Арсенал.

Тяжелые каменные строения, чугунные решетки и высокие валы со рвами старой городской крепости времен Николая Первого освещало яркое осеннее солнце. В одном рву собралась дождевая вода, и в ней копошилась утка с утятами. Валы заросли дикой акацией и бузиной. Кое-где красные густые гроздья бузины, не склеванные скворцами, свисали с кустов и прятались в пыльной траве.

На плацу перед Арсеналом шла шумная жизнь. А в цехах, где ремонтировали орудия для фронта, была тишина. Рабочие кто в чем — кто в старой шинели, кто в подпоясанном ремнем пальто, а кто и в видавшем виды пиджачке и шарфе домашней вязки — изучали обращение с винтовкой.

— Товарищи арсенальцы, — хрипловато говорил стоявший к нам спиной дядька в черном осеннем пальто с бархатным воротником, — считаю вас вполне подготовленными Стрелять — дело нехитрое, попадать хитрее. Вот патронов у вас по пять штук… Маловато. Надеюсь, прибавим. На практике получитесь. А сейчас получайте горяченькую картошку.

Ряды рассыпались. Мы с Колей подошли к дяденьке в пальто, и тут я с удивлением узнал в нем Дмитрия Ивановича. Он держал, обняв, казанок и весело, за обе щеки, уплетал картошку.

— А ты, четырежды герой, каким образом сюда попал? С Боженкой? Что-то Феня за тобой не смотрит.

— Он со мной, — запросто сказал Коля, — мой дружок!

Хотя я знал от отца, что гвардейцев оправдали, — для того чтобы как-нибудь поддержать разговор, вероятно из смущения, спросил:

— А вас не засудили, Дмитрий Иванович?

— Видишь — жив-здоров!.. Передай Фене и батьке мое почтение. Как управлюсь со всеми делами, сразу же забегу. А ну подойди, Коля, — сказал он моему другу, отошедшему в сторонку.

В это время из одного из зданий Арсенала вышла толпа рабочих. К Дмитрию Ивановичу подбежал старичок в промасленной кепочке и сказал:

— Хлопцы просят доложить про положение в мировом масштабе, а также наше тутошнее.