Служили два товарища...

— В мировом некогда, — сказал солдат, — а наше, товарищи, конкретное положение — неплохое. Решено арсенальцам разделиться на шесть групп, устроить засаду у кузницы и канцелярии. Группа товарищей займет Бутыщев переулок, так сказать — одну из дорог к Арсеналу. Сейчас наши ребята вырыли окопы у Кловского спуска и заняли там неплохую позицию. Есть связь и с Подолом через старую крепость и подземный ход. С Подола к нам союз пекарей прислал хлеб. В городе ведь бастует кто только может, нет ни хлеба, ни транспорта, ни электричества, ни воды. А мы будем с хлебушком… Да, самое важное забыл. Против частей Временного правительства нас поддержат артдивизион из-за Днепра, солдаты третьего авиапарка, понтонный батальон, Первая конно-горная дивизия…

Рабочие заулыбались. Кто-то крикнул «ура».

— …Вот что еще важно, товарищи. Украинские части Центральной Рады обещались держать нейтралитет. Что же получается? Получается, что против нас непосредственно одни юнкера-мальчишки, войны не нюхали. Это против нас не противник. Ну и, может быть, кое-кто из частей гарнизона. А это еще бабушка надвое сказала — выступят или не выступят. По-моему, скажу вам, положа руку на сердце, — не выступят! Вот такое наше положение.

Я слушал пораженный. На моих глазах в городе завязывалась война. Я не понимал, из-за чего она начинается. Но я невольно сочувствовал тем, кого знал, — Коле, арсенальцам, где до фронта работал его отец, Дмитрию Ивановичу. Но самое удивительное, что ни отец, ни Феня и, может быть, другие обитатели нашей улицы не догадывались об этом. Потом я привык к тому, что скромный горожанин узнает все из газет, когда важнейшие события, касающиеся иногда самого существа его неприметной жизни, давно отшумели. День, так лениво и тихо начинавшийся солнечным утром и мороженым, в чем-то незаметно преобразился. Невиданный ветер уносил его. Еще ничего не случилось и вместе с тем что-то происходило в его, казалось, неомраченной глубине.

Ко мне и Коле подбежала курноплявая девчоночка в красном платочке с ведром.

— Ребята, берите печеную картошку! Ты чей, мальчик? — спросила она, измерив меня веселым хитрым глазом. — Топай-ка лучше домой, а то мамка нахлопает по попе.

— Он со мной, — на этот раз строго сказал Коля, засовывая в карманы печеную картошку.

Я тоже взял огромную картофелину и стал есть. Она была с угольками, как те, что мы с отцом пекли в лесу.

Коля незаметно исчез, и, когда я доел картофелину и прикидывал, куда же запропастился мой друг, он неожиданно появился с виноватым видом.

— Слушай, — сказал он, — такое дело: беги поскорее до дому, потому что солдат дал мне поручение смотаться через Днепр к артиллеристам.

— Не пойду домой, — сказал я, — это не по-товарищески. Вместе смотаемся.

Я лихо повторил Колино словечко и почувствовал до того неведомый мне прилив сил.

— Ну, гляди. Попадет тебе от батьки.

Нам снова предстояла довольно далекая дорога. Когда мы вышли на печерские откосы, по небу ветер быстро тащил мокрые облака, рвал ржавую сгоревшую листву и гнал ее по дорожкам. Внизу у самой реки нам повстречался конный отряд, медленно ехавший в сторону Подола.

Мы его пропустили, спрятавшись за кустами.

У лодочной станции все лодки стояли на цепях и замках. В пустой будке не было ни хозяина, ни помощника, на столе лезла в глаза зеленая бутылка, щербатая белая чашка с дохлыми мухами и колода замусоленных цыганских карт.

— Попряталась буржуазия! — сказал мой друг.

Мы решили не ломать замки и не срывать цепи. На эту работенку ушла бы половина дня.

У другой пристани, с лодками у мостков, сидел усатый дядька в плисовых шароварах, в папахе, и, поставив винтовку между колен, меланхолически курил трубочку.

— А чего вам, хлопчики почтенные, тут надобно?

— Нам бы лодочку, дяденька, карасиков половить!

— Вот я вам пропишу лодочку! А ну, геть отсюдова, пока не снял ремень…

Мы поскорее убрались от этой пристани и пониже на реке повстречали рыбака. Перед разговором с рыбаком Коля срезал на откосе орешину, почистил ее, и у нас оказалась удочка.

Рыбак сидел в лодке недалеко от берега, свесив в воду три удилища. Вид у него был такой, как будто он думает: «А идите вы со всеми вашими делами, дайте человеку рыбку половить!»

— Дяденька, — крикнул Коля, — а где тут свободная лодочка порыбалить?

— Да ты пошукай.

— А где искать-то?

Рыбак посмотрел на нас, почесал затылок под древним соломенным брилем и крикнул:

— Пошукай ниже по реке, под теми кусточками! Там, кажись, захована старая посудина.

В кустах мы нашли старую рыбачью смоленую лодку и два весла. Долго стаскивали ее в воду и поплыли на Слободку.

Коля на всякий случай выставил удилище, привязав к нему нитку с грузилом, и оказался прав. Мы уходили от берега, когда послышался сердитый голос:

— Эй, на лодке! Откудова?

— Слободские. Со Слободки, дяденька! Вышли порыбачить.

— Ну и вертайтесь к чертовой маме на Слободку.

— Вот зараз. Только снасть смотаю.

— Ты не мотай, а иди без разговору. Поворачивай!

Кто-то сторожил переправы через реку. Коля приналег на весла. Я помогал ему кормовым.

* * *