Служить театру честно. Записки артиста Мариинского театра

В театре я работал при нескольких худруках. Первым был Борис Фенстер, занимал эту должность, наверное, полгода. По-моему, у него что-то случилось с сердцем. И у него было слишком сильное влечение к балеринам. Он был коммуникабельный, компанейский, всегда его окружали четыре-пять девушек из труппы, которые и в огонь, и в воду готовы были за ним пойти. Потом пришел Сергеев. Основное время моей работы в труппе руководителем был он. Это был строгий человек, из такой же строгой семьи староверов. Потом еще недолго был Владлен Семенов, он ничем не отличился. А Сергеев перешел руководить Вагановским, когда его «попросили» из театра. Фактически, с ним поступили хитро. Сначала убрали Дудинскую и сказали ему, что его оставляют, а Наталию Михайловну — нет. И он не остался, ушел вместе с ней. Кстати, Сергеев и Дудинская жили в городе в разных квартирах. Он — на Каменноостровском, она — на Герцена, на углу с Невским. А в гостиницах на гастролях всегда жили вместе. Сергеев с Дудинской всегда и везде друг друга поддерживали — помню, звали друг друга «Костинька» и «Таленька». Они меня часто звали на разные «халтуры», что-то где-то станцевать. Иногда Сергеев ставил номера. Позовет Дудинскую и спрашивает: «Правда, я хорошо поставил?». И она его хвалила, даже если он поставил ерунду, не говорила, что плохо.

Еще я застал Игоря Бельского. У Бельского я танцевал в балете на музыку Андрея Петрова «Берег надежды» (его второе название, в скобках, было «Рыбаки») партию рыбака. Уходил из труппы я при Олеге Виноградове. Мы учились с Олегом в параллельных классах. Оба, помню, любили джаз, играли в школе на рояле. Он был непростым человеком. Когда приезжал из Новосибирска, как будто случайно подходил поговорить, интересовался обстановкой в театре.

Еще я участвовал в разных съемках, на телестудиях. Один раз стал практически «звездой». Известный телережиссер Окунев искал молодого человека, спортивного, с хорошей фигурой. Позвали меня. Помню, мы очень долго снимались, чуть не до двенадцати ночи, видеоклип с какой-то певицей. Там были лодка, берег, а песня была про свидание. Целоваться в кадре нельзя было. И у нас была смешная романтическая сцена. Для меня самым сложным оказалось ходить в кадре простым шагом, а не вышагивать, как в балете на сцене. После этого клипа меня узнавали, — его неоднократно показывали по телевизору, потому что пела эта певица неплохо. Помню, мы с ней оба были намазаны морилкой, а горячей воды в гримерке не было. И мы друг друга отмывали холодной — не пойдешь же домой, по городу, в морилке…

Что касается гастрольных поездок, конечно, здесь много о чем можно рассказать. Когда поехали в Египет, ходили на пирамиды. Не только днем, но и ночью, смотрели шоу с очень интересным светом, музыкальным сопровождением и аудиоэффектами — как будто лошади вдалеке скачут, разными шумами и звуками. Ходили на экскурсии, посетили, в том числе, захоронение лошадей фараонов. А Сергеев — он любил юмор — и говорит: «Да, тогда лошади жили шикарнее, чем мы». Как-то раз встречали Новый год в Египте. Мы складывались, покупали выпивку, садились за столики. Первые поездки не припомню, чтобы нам устраивали банкеты или фуршеты, мы организовывались сами. Однажды нам решили показать лучшую танцовщицу Египта по танцу живота. За ней ухаживал чуть ли не сам президент. Она действительно танцевала здорово. И тут Рудик — об этом нигде не пишут и в кино не говорят, но я очевидец — вышел танцевать вместе с ней и ее перетанцевал. Но он не мог остановится и, мне кажется, переборщил. Думаю, он почувствовал в себе женщину и хотел станцевать лучше, чем другая женщина. В какой-то момент стало не очень приятно смотреть. Похожее ощущение было, когда я смотрел концерт мужского балета Валерия Михайловского: первое отделение мне понравилось, а со второго — когда они встали на пальцы — я ушел. Люди смеялись, им нравилось, а мне было это не по душе. И вот так Рудик танцевал с ней и перетанцевал. Она в какой-то момент устала, а он еще был полон сил. Сначала мы аплодировали, а потом парни наши уже стали уходить. Это был 1959 год. Там, кстати, присутствовал Григорович.

Рудик был не слишком скромный. Хотел показать, что может станцевать все, что он лучший. В школе, помню, он все время жевал, хлеб грыз. У нас в столовой стоял поднос с хлебом, хлеб был бесплатный, и Рудик его постоянно ел. Интернатских кормили плохо. И у меня дома он пару раз был. Мама варила щи, кормила его, угощала.

По поводу Рудика — я очень переживал, что он остался. Я понимал, что мы потеряли потрясающего танцовщика. Он уже станцевал к тому моменту отдельные номера, и сделал это прекрасно. Я как-то шел в театре по коридору, заглянул в зал — Нуриев репетировал с Дудинской «Лауренсию», и тут же встретил Александра Ивановича Пушкина. Он мне: «Толенька, привет». Я сказал, что видел Рудика в «Лауренсии» и что это потрясающе. И первый раз я услышал от Пушкина: «Да он ведь талант». Хотя он никогда никого особо не хвалил. Мог сказать просто: «Молодец».